Не сомневаюсь, что в ближайшие полгода я буду очень занят. Только что я три вечера подряд спорил с друзьями профессора Саймона о теории пангенезиса Дарвина. Я неоднократно повторял, что являюсь полным профаном в этой конкретной области и критикую вышеупомянутую гипотезу лишь с позиций здравого смысла, но они постоянно возвращались к ней, точно собаки — к тому месту, где их вырвало."
И дальше в таком же духе. Если уж Прайди садился за письмо, то старался оправдать стоимость марки. "Странно, — подумала Корделия, — ведь и я могла бы случайно встретить Стивена на улице — после всех душераздирающих подробностей, после разлуки… Значит, он все-таки не уехал в Америку… А теперь вот и Прайди уехал, и я еще более одинока."
— Мамуля, — Ян уцепился за нее горячей ладошкой. — Можно, мы поиграем в жмурки?
— Конечно, милый.
— А ты будешь играть с нами? Будешь водить?
— Ну, раз тебе так хочется…
Он радостно закричал своим маленьким друзьям:
— Ура! Мы будем играть в жмурки, мамочка будет водить! — от полноты чувств он толкнул какую-то девочку. — Играем в жмурки!
Немного позднее, поймав одного из маленьких игроков, Корделия развязала платок и увидела, что за игрой наблюдают Брук и Роберт Берч, принявший участие в празднике. Она предложила им включиться в игру. Роберт немедленно согласился, а Брук с улыбкой отказался.
— Я рассказывала Делии, — сказала Эсси Бруку, — как нам с Хью нравится в Лондоне. Почему бы вам не приехать погостить? Конечно, у нас не так роскошно, как в Гроув-Холле, зато удобно и прямо в центре. Мы устраиваем литературные вечера — приходят друзья Хью и спорят о Кольридже или последнем романе мистера Диккенса. Сама-то я только сижу и слушаю, но все равно получаю огромное удовольствие. У Хью дела идут прекрасно; со временем он надеется на должность редактора. Брук, ты знаешь Флит-стрит? Поздно вечером она выглядит необыкновенно романтично. Иногда Хью дежурит в редакции в ночную смену. Они начинают печатать в семь часов вечера.
"Хоть бы она перестала молоть языком", — подумала Корделия. Хотя Брук усиленно делал вид, будто это его не касается — мол, в их городе, в его собственном кружке есть свои литературные и прочие таланты, не уступающие столичным, — Корделия знала: слова Эсси для него — соль на рану.
К этому времени дети слишком разошлись, и Корделии пришлось их утихомиривать. Хлопнула парадная дверь, и Корделия поняла, что пора кончать игру. Вернулся член Городского Управления Фергюсон.
В душе Брук был более чем когда-либо уверен, что отец сыграл с ним злую шутку. Они с Корделией стали полноправными компаньонами мистера Фергюсона только затем, чтобы еще полнее попасть под его влияние. Правда, он часто отсутствовал, но тем большей становилась их ответственность перед ним по возвращении. В свое время Брук предупреждал Корделию, но она не разделила его опасений. "В конце концов, что нам терять?" — сказала она, и он не нашел, что ответить.
Брук до сих пор не смирился с положением Корделии. Он никогда не выставлял себя противником условностей. Кроме того, речь шла о его жене, а не о жене его отца.
Он был чрезвычайно чувствителен к общественному мнению; ему не доставляло никакого удовольствия слушать, как эти двое обсуждают свойства пурпурина и фуксина либо план благотворительной покупки старых построек вблизи фабрики, чтобы снести их и возвести на этом участке жилые дома для рабочих. Иногда по вечерам Корделия заглядывала в кабинет мистера Фергюсона, и они не менее часа толковали о делах. Это его обижало.
Беда Брука была в том, что все хорошее он принимал как должное и замечал только плохое, например, нехватку подлинной свободы. Отъезд Прайди в Лондон превратился в его душе в постоянно ноющую рану; Корделии все чаще приходилось рядиться в тогу миротворца, успокаивающего раздраженных близких.
Никто из видевших Брука сидящим за рождественским столом, с покатыми плечами и бледным лицом аскета, или внимающим рассказам Эсси об их лондонской жизни, или любезно беседующим с одним из новых друзей мистера Фергюсона, приехавшим из Швеции, даже представить себе не мог, до какой степени он недоволен своей судьбой. И уж тем более никто, включая самого Брука, не подозревал, что развязка уже не за горами.
Глава II
Все началось две недели спустя с письма Хью Скотта.
С тех пор, как Хью переехал в Лондон, старые друзья время от времени писали друг другу, но, так как их жены делали то же самое, переписка начала угасать за недостатком новостей.
Вот что писал Хью:
"Дорогой Брук!
Наверное, ты удивлен, что так скоро получил от меня письмо: ведь Эсси только что вернулась от вас. Но речь идет о чем-то, не касающемся наших жен.
Сразу приступаю к делу. Обсуждается проект выпуска нового еженедельника под названием "Вестминстерский бюллетень". Он будет придерживаться либерального направления в политике, хотя и не радикального, и следовать независимым курсом. Лорд Гирондель обещает финансировать новое издание и должен занять место директора компании, определяющего политическую линию. Тебе известен его громадный опыт. Главным редактором станет Бромптон Джонс, а мне предложили должность редактора, отвечающего за политическую рубрику. Теперь о главном. Остаются вакантными две должности младших редакторов, которые должны возглавить не главные, но весьма существенные направления: финансовое и литературное.
Вакансии заполнить несложно: уже упоминались две-три кандидатуры, но предпочтение будет отдано тому, кто вложит в это дело средства. Вот я и подумал, что, если бы ты захотел занять одну из должностей и внес, скажем, пять тысяч фунтов, я мог бы обещать тебе это место. Не пойми так, что любой, внесший деньги, может стать редактором: это было бы фатальным для новой газеты, но у тебя есть печатные работы и репутация, что должно компенсировать нехватку журналистского опыта.
Поверь, это прекрасная возможность — конечно, если у тебя действительно, как ты говорил, не лежит душа к твоему теперешнему занятию и ты хочешь посвятить себя литературе. Бромптон Джонс десять лет работал в "Ньюз", а перед тем сотрудничал с "Таймс" и, уж конечно, не стал бы менять место работы, если бы не был уверен в надежности данного предприятия. Сам я вложил полторы тысячи фунтов, главным образом, заняв у отца. Мне всегда хотелось поработать в какой-нибудь газете с самого начала ее основания, чтобы влиять и наблюдать за ее ростом.
Если тебя заинтересовало мое предложение, как можно скорее дай мне знать, и я сообщу подробности. В нашем распоряжении две недели, так что постарайся не терять даром времени. Мы надеемся выпустить первый номер в марте.
А теперь позволь поблагодарить тебя за Эсси и Джейн; они в восторге от своего пребывания в Гроув-Холле. Хотя, сказать по правде, я несказанно рад их возвращению. Отвык я от прелестей холостой жизни. Эсси всецело разделяет мои чувства. Неподалеку от нас сдается симпатичный домик, и она заранее предвкушает удовольствие жить по соседству с Бруком, Яном и ее дорогой Корделией. Я возражаю ей, потому что не знаю: может быть, ты и доволен своей теперешней жизнью в доме старика.
Искренне твой, Хью."
Как правило, без четверти девять Корделия вместе с мужчинами уезжала в красильни и, если они не собирались ехать домой обедать, в полдень возвращалась домой одна — то был конец ее рабочего дня. Но в этот день оба Фергюсона вернулись в Гроув-Холл вместе с ней. Корделия видела, что Брук чем-то озабочен. На его щеках играл непривычный румянец, и он был молчалив за обедом.