Пока фаэтон запрягали, чтобы снова ехать на фабрику, Брук улучил десять минут и показал ей письмо. Корделия почувствовала: необходима осторожность!
— С его стороны очень любезно сделать тебе это предложение. Заманчивый проект! Что ты собираешься делать? — если бы она любила мужа, ей незачем было бы изображать энтузиазм.
— Видишь ли, я всегда мечтал… нет, не о журналистике… но чем дальше, тем больше меня привлекает эта идея. Хью прав: у меня есть печатные работы — и статьи, и все прочее, что поможет мне завязать знакомства с нужными людьми. Ты знаешь, меня никогда не интересовало крашение тканей. Это будет настоящая жизнь!
Он бросил на жену странный взгляд: выжидающий, властный, как у отца.
— Сколько тебе дали времени на размышление? Две недели? Ты сообщишь?..
— Да, нужно сегодня же поставить его в известность. Я заранее знаю все, что он скажет.
— Брук, ты не думаешь, что лучше было бы попросить Хью, чтобы он написал подробнее? Пока все это довольно туманно. Надо бы поговорить с Хью и познакомиться с остальными. Я не собираюсь тебя отговаривать, но не лучше ли подготовиться к разговору с отцом?
Он раздраженно и не особенно решительно пожал плечами.
— Право, не знаю. Мне и так предельно ясно. Но я все-таки напишу Хью сегодня вечером.
И он умолк, заслышав на лестнице шаги мистера Фергюсона.
Таким образом, прошло четыре дня, прежде чем мистер Фергюсон впервые услышал об этом проекте. Корделия терзалась: уж не оказала ли она Бруку медвежью услугу, посоветовав повременить? А с другой стороны — если бы он был тверд в своем решении…
Брук оказался тверд.
В субботу вечером, когда все собрались в гостиной, он показал отцу первое письмо.
Первой реакцией мистера Фергюсона было:
— Двенадцатое января! Долго же шло письмо!
— Нет, папа, я получил его во вторник.
Мистер Фергюсон поднял брови и начал читать. Несколько минут все молчали; слышалось только пыхтение главы семейства. Прочитав, он сложил письмо и постучал им по костяшкам другой руки.
— Молодой Скотт всегда был энтузиастом. Надеюсь, он не разорится на этой афере.
— Не понимаю, почему он должен разориться. Здесь замешаны солидные люди. Да и Хью — себе на уме. Котсы — семья банкиров, а стартовый капитал составляет сорок тысяч фунтов.
— Что-то я не заметил, где об этом написано.
— По моей просьбе Хью прислал еще одно письмо — вот оно.
Снова воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь сопением мистера Фергюсона. Был холодный вечер; в камине пылал огонь, отбрасывая отсветы пламени на ажурную решетку.
— Признаться, я в некоторой растерянности. Он пишет так, будто ты попросил просветить тебя относительно подробностей.
— Да. Так оно и есть.
Мистер Фергюсон перечитал письмо.
— С какой целью, скажи на милость?
— Мне хотелось… Меня заинтересовало предложение, и я пожелал знать детали.
— Тебе следовало сначала посоветоваться со мной.
Тут вмешалась Корделия:
— Это я предложила разузнать… Я подумала, что не стоит зря беспокоить вас, прежде чем мы узнаем подробности, которые могли бы повлиять на решение Брука.
— Для меня никакое не беспокойство — помогать советом собственной крови и плоти. Это приятная обязанность.
Брук нервно вертел в руках первое письмо.
— Значит, так. Мое решение осталось неизменным, — в его голосе прозвучал вызов. — Он хмуро посмотрел через всю комнату на пылающий в камине огонь и куснул заусеницу.
— Скажи мне вот что, — произнес мистер Фергюсон. — Ты собираешься вложить в это дело пять тысяч фунтов, не принимая непосредственного участия?
— Нет. Я именно хочу участвовать — так, как предлагает Хью.
— А красильни?
Брук замешкался и сказал:
— Как-нибудь обойдешься без меня.
— Ты предлагаешь нам с Корделией вдвоем управлять фабриками, а ты обоснуешься в Лондоне?
— Нет. Если я перееду, то, разумеется, возьму Корделию с собой.
Мистер Фергюсон убрал второе письмо обратно в конверт. Ни один мускул не дрогнул у него на лице.
— А красильни?
— Незаменимых нет. Ты найдешь управляющего.
— Брук, ты серьезно?
— Вполне, — рассердился тот. — Почему бы и нет?
Мистер Фергюсон встал и начал ходить по комнате. Тетя Тиш отложила вязанье. У Корделии внезапно возникло такое чувство, будто все рушится. Остановить, помешать, спасти!
— Где ты собираешься взять деньги?
— …В деле есть моя доля, не говоря уже о Корделии. Вместе этого более чем достаточно.
— Позволь мне уточнить. Если я правильно понял, ты предполагаешь продать свой пай в процветающем, хотя и не слишком романтическом концерне? Этот концерн приносит высокие дивиденды — прекрасно организованный семейный бизнес, где ты сам себе хозяин и где — в случае болезни или если тебе понадобится уехать на отдых — ты можешь быть уверен, что твои работники сделают за тебя всю работу. Вместо этого ты хочешь вложить деньги в какую-то спекуляцию… Новая еженедельная газета — при огромной конкуренции со стороны старых, солидных изданий! Тебя прельщает незначительная должность младшего редактора: целый день высиживать на работе, быть не хозяином, а на побегушках у других людей… Я правильно тебя понял?
— …Да.
— Далее. Ты хочешь покинуть большой, удобный дом с дюжиной слуг и поселить Корделию с сыном в каких-то лондонских трущобах всего с одной служанкой для черной работы, парой деревьев да бетонной дорожкой вместо сада?
— …Да.
Мистер Фергюсон бесстрастно заключил:
— Ты с ума сошел.
Брук побледнел.
— Папа, я смотрю на это иначе.
— Как же? Просвети, умоляю!
Брук облизнул сухие губы.
Ужасный миг! Отбросить все то, чему поклонялся с младенчества, смотреть, как рушатся железные двери!.. Он сражался не только с отцом, но и с частью себя самого, с чужими мнениями…
— Деньги не всегда приносят счастье, не правда ли? Ты прожил свою жизнь так, а я хочу иначе. Я всегда мечтал писать — стать поэтом, — но этим не заработаешь на жизнь. Во всяком случае, это получается у единиц. Тут ничего не поделаешь. Меня никогда не интересовали химикалии — и не будут. Да, здесь мне гарантирован достаток, я защищен от превратностей жизни. Но защищенность — еще не все. Я хочу жить своим умом. Ты говоришь, здесь я сам себе хозяин, — это не так. Даже имея свою долю в семейном бизнесе, мы полностью зависим от тебя. Просто смена хозяина…
— Вот, значит, как ты обо мне думаешь. Погоди, мой мальчик, ты еще убедишься, что хозяева бывают разные.
— Но ведь это так естественно — стремиться к независимости. Я хочу самостоятельно создать дом для Корделии. Мы женаты более пяти лет. Молодым лучше жить отдельно. Разве ты после женитьбы жил с родителями?
— Да.
— Ну… как бы то ни было, я… мы чувствуем иначе.
— Корделия того же мнения?
— Мистер Фергюсон, я жена Брука, — произнесла она, терзаемая невыносимым чувством вины по отношению к Бруку: ведь ей приходится оказывать ему поддержку в заведомо проигранном деле.
Мистер Фергюсон вышагивал взад и вперед по гостиной. До сих пор они ни на дюйм не продвинулись.
— Я и не подозревал, что вы оба здесь так несчастливы.
— Это не так. Правда, Брук? Но попробуйте понять!..
— Я хочу жить своим умом! — упрямо твердил Брук. — Если подвернулась возможность… Я не искал ее…
— Да, не искал? — мистер Фергюсон резко остановился. — Тогда как понимать содержание первого письма Скотта? Сразу становится ясно, что ты жаловался первому встречному на свою жизнь. С каким презрением он говорит о твоих теперешних занятиях — словно ты мальчик на побегушках! Сменить работу? Так может рассуждать какой-нибудь наемный служащий. А меня он называет "стариком". Люди обычно подстраиваются под тех, к кому адресуются!