Выбрать главу

— Такова инструкция, дорогая фрау Этьен… Сейчас половина четвертого, — сказал он, взглянув на свои часы, и подошел к двери. По крайней мере дюжина окурков, а может быть, даже больше, лежала в пепельнице.

Полчетвертого… Я рассказывала целых три часа… кусок жизни — за три часа…

Деган нажал на кнопку звонка. Дверь сразу же отворилась. Некто в форме появился в помещении.

— Может быть, есть возможность принести сюда что-нибудь попить? Зельтерскую, яблочную или, на худой конец, просто воду? — спросил Деган.

— Конечно. Я сейчас позабочусь, герр адвокат! — сказал надзиратель. — Два стакана?

— Да, два, пожалуйста.

Дверь снова захлопнулась, и снова послышался звук запираемого замка.

— Эти запоры действуют на нервы, — сказала я.

Деган кивнул:

— Но тюрьма с открытыми дверьми перестанет соответствовать своему назначению, — сказал он, улыбаясь.

— Можно было выдумать чего-нибудь и попроще: крючки, задвижки или что-нибудь в этом роде…

— Мы с вами обдумаем этот вариант, когда вы будете на свободе, почтенная фрау…

Вернулся надзиратель.

— Надеюсь, это будет скоро, — прибавил Деган, в то время как тот ставил на стол бутылку с минеральной водой и два стакана.

— Благодарю вас. Сколько я должен?

— Сорок пфеннингов без посуды.

Он получил деньги и вышел. Снова я услышала звон ключей и щелканье замка. Деган наполнил стаканы. Мы выпили всю бутылку.

— Да… Итак, это все? — он пристально поглядел на меня.

Многие вопросы остались без ответа. Что еще я должна была сказать, что сделать?.. Подать последние события с эпической широтой?..

— Все, что мне осталось вам рассказать, произошло быстро, но, видимо, не лишено интереса.

* * *

Я попросила у хозяина пачку сигарет, расплатилась кредиткой в сто марок — возникли затруднения с разменом, попросила вызвать такси. Потом поехала назад в отель.

Когда я вылезла из такси, оказалось, что у меня только одна перчатка. Я не могла вспомнить, где оставила другую.

В пустом баре мне могли предложить кампари и пару сэндвичей. Я поела, не чувствуя вкуса, и решила, что не опоздала на вечерний рейс и сегодня же улечу домой.

Но все пережитое в этот день меня настолько вымотало, что я изменила свое решение и собралась позвонить Неле, чтобы сказать: дела заставляют меня остаться в Гамбурге до завтра и переночевать в отеле.

Придя в свою комнату, я заказала разговор с Корнвальдхаймом и уже через несколько минут связалась с домом. Неле была мне рада, сообщила веселым голосом, что ее дела идут превосходно, и добавила:

— Будь осторожна, мама, не ходи никуда с чужими дядями. Будь особенно осторожна, когда переходишь улицу…

Она обещала узнать и сообщить мне, когда я вернусь, новости делового характера, сказала, что ожидает меня завтра (то есть сегодня) после обеда или вечером.

Разговор придал мне сил. Я позвонила в заведение, где мы сидели с Кордесом, спросила, не оставила ли я там одну перчатку, и узнав, что там ничего не обнаружили, раздосадованная, легла в постель, надеясь уснуть. Но сразу заснуть я не смогла: слишком уж была возбуждена. Это мне удалось, как только я навела порядок в своих мыслях и чувствах.

Результат моей вылазки был обнадеживающим. Во всяком случае, я добилась того, — и это с уверенностью можно сказать, — что Кордес оставит Корнелию в покое. Я совершила единственную ошибку: нужно было сказать, что я до сих пор замужем и что, следовательно, с первым мужем, то есть Кордесом, я в разводе…

Отдохнув, я спустилась вниз и вышла на улицу.

Я устало шагала, не замечая происходящего вокруг, пока не увидела, проходя мимо кинотеатра, что там идет фильм, о котором я много слышала, но который так и не удосужилась посмотреть. Недолго думая, я купила билет, пакетик конфет и заняла место в зрительном зале.

Фильм мне понравился — живой, немного фривольный, — и я забылась на короткое время. Не обошлось, правда, и здесь без небольшого происшествия: около меня сидел пожилой мужчина, маленький, кругленький, совершенно лысый, на носу — очки в толстой роговой оправе. Он, как только начался сеанс, еще до начала фильма, когда показывали новости и рекламу, начал есть мороженое. Ну, да это, наверное, не имеет значения…

* * *

Как только я начала рассказывать о посещении кинотеатра, доктор Деган, который до этого, будучи терпеливым слушателем, никак себя не проявлял, словно очнулся. Он начал вертеться на стуле и барабанить пальцами по столу.

— Нет! Нет! Неужели вы не понимаете, фрау Этьен! — вскричал он. — Наоборот. Может быть, здесь и скрыто самое для нас важное. Рассказывайте! Рассказывайте все!

В чем мог быть замешан этот лысый, который во время сеанса ел мороженое? Какое отношение он мог иметь к убийству Кордеса? Но Деган ждал, лицо его выражало повышенное внимание. Пожалуйста!

* * *

Значит, так… Господин ковырял деревянной ложечкой в своем стаканчике, в то время как на экране мелькали кадры кинохроники. Помню, — кажется, когда показывали наводнение где-то в Азии, — я даже негромко рассмеялась. Потому что рядом со мной серьезный господин, безукоризненно одетый, купивший самый дорогой билет, тщательно выгребал из стаканчика и ложку за ложкой отправлял себе в рот вишневое мороженое. Это выглядело довольно комично.

Вдруг стаканчик выпал у него из рук и оказался на подлокотнике между нами. Мороженое, естественно, брызнуло во все стороны. Затем его остатки, уже растаявшие, полились из стаканчика, и, прежде чем я успела вскочить с места, у меня на юбке появилось изрядное пятно.

Маленький толстяк был сверх всякой меры сконфужен и напуган. Он дал мне свой носовой платок, схватил меня за локоть и извинялся, извинялся… Он уверял меня, что оплатит чистку моей юбки — что само собой разумеется… Я, честно говоря, никогда не думала, что по такой ничтожной причине можно так разволноваться.

Я успокоила, как могла, старого господина, но это было совсем не так легко. На мое счастье, начался сам фильм, и все постороннее сразу отошло куда-то в сторону.

Но после окончания фильма ко мне снова подступился этот господин (я думаю, он никогда больше не будет есть в кино мороженое), на этот раз остановив меня у самого выхода. Он с чрезвычайно любезным поклоном передал мне свою визитную карточку, уверяя в который раз, что все расходы по приведению в порядок моего костюма он берет на себя… И так далее… и так далее…

* * *

— Где же карточка этого господина? — строго спросил у меня Деган.

Я с удивлением посмотрела на него:

— Боюсь, что я выбросила се… Но какой интерес может представлять?..

— Вы, по крайней мере, ее прочли?

— Тео Тирбардт — так, кажется, зовут беднягу, — отвечаю я, все еще не имея ни малейшего понятия, зачем все это Дегану понадобилось. — Но больше я, в самом деле, ничего не знаю.

— Ну и натворили вы дел, любезнейшая фрау Этьен, скажу я вам. — Деган смотрит на меня, как школьный учитель смотрит на совершенно тупую ученицу. — Если бы вы мне своевременно рассказали о вашем киносюжете, мы бы (он посмотрел на часы) не провели больше трех часов в следственной тюрьме. Ни вы, ни я. И если мы теперь допустим промашку, упустим этого коротышку, и не найдем его, сидеть вам в следственной тюрьме, по крайней мере, еще три недели — понятно?

— Нет, — говорю я обескураженно. — Какое этот герр Тирбардт и его стаканчик с мороженым имеют отношение ко мне или Кордесу? А главное, какую роль он играет в моем пребывании здесь?

— Но этот человек — ваше алиби! — кричит Деган.

— Мое али…?

— Да. Это бесспорно. Кордес был убит, по данным полиции, между двадцатью и двадцатью двумя часами. В восемь вечера вы еще были в отеле — это нетрудно доказать. В девять часов — дай бог, чтобы вы не перепутали фамилии — герр Тирбардт посадил вам пятно на юбку своим мороженым. В одиннадцать часов он вручил вам визитную карточку, после чего целую вечность извинялся в своей неловкости или мямлил нечто, что должно было вас примирить с его персоной. Как же, простите, в узкий промежуток между этими событиями вы могли перекочевать с Юнгфернштиг на Бланкензее, застрелить Кордеса, затащить труп в кусты рододендрона и вернуться в кинозал к своему любезному соседу? Ах, да… Куда прикажете вас доставить: в администрацию следственной тюрьмы, или вы предпочитаете о своем приключении в кино поставить в известность полицию, фрау Бетина?