После того, как мы сделали заказ, Деган разлил по бокалам шампанское.
— За ваше здоровье и за вашу свободу! — улыбаясь, обращается он ко мне.
— За свободу! — повторяю я… За Неле, — говорю про себя и пью.
Репродуктор сообщает, что прибыл самолет из Рима, и просит пассажира по фамилии Экхофф, который летит в Копенгаген, отметиться у администратора. Мужской голос дважды приглашает к кассам тех, кто направляется в Англию и Германию.
Шампанское меня взбодрило. После очередного тоста у меня зашумело в голове. Тут принесли суп. Он был горячим, острым, и разогнал туман в голове.
— Хорош, — сказала я.
— Это меня радует, — Деган сияет, словно он сам этот суп приготовил.
— Есть у вас в Корнвальдхайме горы, где бы можно было кататься на лыжах?
— Нет, — отвечаю. — Они от нас примерно в часе езды на машине… Вы катаетесь на лыжах?
— Нет. Я страстный яхтсмен.
— Это, должно быть, прекрасно!
— Изумительно! Приезжайте на конец недели — я покажу вам Нижнюю Эльбу, если это вам доставит удовольствие. Ну, как?
— Это не так легко осуществить, — говорю я, — у меня очень мало времени. Да и дочь моя, откровенно говоря, будет возражать против такой поездки: потому что, когда я по делам езжу в Гамбург, она не делает необходимых закупок… Кроме того, ваша яхта наверняка требует как минимум месячной подготовки к походу — не правда ли, дорогой доктор?
— Что вы, — отвечает он совершенно серьезно, — яхта в полном порядке.
— А дама, с которой вы сегодня встречаетесь, разве не любит ходить иод парусами?
Я все-таки не сдержалась! Проклятое шампанское!
Хорошо, что в этот момент кельнер сервирует стол для нового блюда — это помогает мне преодолеть смущение. Что за дело мне, в конце концов, до того, какая у доктора Дегана частная жизнь?
Но раз уж он меня пригласил принять в ней участие, могу же я спросить… Или?..
— Нет. Она боится. Да и мерзнет, потому что ей холодно на воде. Она постоянно отказывается, хотя я ее приглашаю уже пятнадцать лет, еще с тех пор, когда у меня была всего лишь маленькая шлюпка.
Он испытующе поглядывает на меня и снова принимается за еду.
Мы оба выбрали морские гребешки. Превосходно. Салат можно было бы сделать и более острым. Салат — непременное блюдо северогерманской кухни. Ну и, конечно, — рыба.
Разговор в промежутках между блюдами не прекращается, но постепенно начинает угасать. Деган выглядит усталым, а что касается меня, я едва ворочаю языком.
Он отказывается от десерта, я заказываю фруктовый салат и кофе.
Репродуктор объявляет один вылет за другим: названия далеких городов звучат, как цитаты из приключенческого романа — Дакар, Дамаск.
Мы курим. Деган смотрит на часы и подзывает кельнера.
— К сожалению, я должен удалиться. Ровно в девять у меня партия в бридж. Если я не буду пунктуален, она со мной поссорится… Я вот уже тридцать лет пытаюсь обучить ее… но…
— Да, конечно. Ваша уважаемая матушка… — подхватываю я и замечаю, какое для него облегчение в этих словах, — и для меня тоже. Они его обрадовали…
— Ну да, — говорит он и подмигивает с видимым удовольствием. — Как вы догадались?
Однако это не значит, что в дамском обществе Гамбурга вас не оценили…
Комплименты! — улыбается он.
Сироп, — парирую я.
Он громко смеется. Люди за соседними столиками начинают на нас оглядываться.
Подошел кельнер.
Деган подтвердил свое приглашение.
— Будьте здоровы, дорогая фрау Бетина, — или лучше, много лучше — до свидания! — Он поднимается из-за стола. — И может быть, когда на вас падет подозрение в убийстве…
— Тс-с, — я прижимаю палец к губам и трясу головой.
— Естественно!.. Пардон!.. Я страшный невежа… — говорит он, — буду рад приветствовать вас в скором времени на борту моего судна. Надеюсь, там вы меня простите… да?
— Не знаю, доктор, — отвечаю я, — и большое, большое спасибо за все.
Он снова целует мне руку, задержав ее на несколько секунд в своей. И уходит.
На лестнице, ведущей вниз, он оборачивается и еще раз кивает мне. Я киваю в ответ. Он изчезает. Я остаюсь одна.
Громкоговоритель приглашает пассажиров, улетающих рейсом на Лондон, подойти к выходу «Б». С летного поля стартовала огромная махина — на Дамаск.
У меня осталось еще три четверти часа. Кельнер приносит по моей просьбе виски, бутылку содовой и свежие газеты, которые оказываются на редкость скучными.
Я отрываю взгляд от газеты. В десяти метрах от меня по коридору идет мужчина.
Он кого-то ищет.
Это — Кордес.
* * *Невозможно! Это полностью исключено! Это не может быть Кордес. Кордес мертв.
Согласно сообщению полиции, между двадцатью и двадцатью двумя часами он был застрелен. В кустах рододендрона, растущих в его саду на Бланкензее, сегодня утром был обнаружен его труп, с зажатой в пальцах моей перчаткой с левой руки…
Мужчина идет дальше. Да, это Кордес.
У него тяжелые очки, черные волосы… Кордес!.. Волосы на висках уже поседели. И он уже в другом пальто. Но это ничего не значит!
То, как он идет… как двигается… и — вот: правая рука тянется к голове, и двумя пальцами он проводит по лбу, мизинец у правого виска… Кордес!
Но, возможно, это снова галлюцинация. Сегодня утром я была уверена, что вижу Неле… сейчас мне уже мерещится мертвец…
Я прячусь, прикрывшись газетой. И вдруг чувствую необъяснимый ужас.
Уж не меня ли он ищет?
Крикнуть!
Нет. Бессмысленно. Ты слишком возбуждена, Бетина… Возьми себя в руки!
Он поворачивается ко мне спиной и подходит к столику, где сидят два господина. Один очень похож на англичанина; другой — с крысиным лицом, на котором выступают вперед длинные, желтые зубы; у него почти нет подбородка, и из-под густых бровей сверкают хищным блеском черные глаза.
Человек-Кордес слегка поклонился. Он что-то говорит. Я не могу расслышать, что он сказал.
Те двое взглянули на него, кивнули, обменялись рукопожатиями. Этот, с крысиной мордой, привстал на своем стуле, «англичанин» остался сидеть.
Человек-Кордес-призрак стоит около них. Он закуривает, оглядывается по сторонам, но меня не замечает… А может быть, он уже давно знает, что я здесь сижу? Он что-то снова говорит тем двоим.
Теперь они встают из-за стола. Человек с крысиным лицом помогает «англичанину» надеть пальто и одевается сам. Они кладут на стол несколько монет. Идут к той лестнице, по которой десять минут назад спустился Деган… Я непременно должна узнать, кто этот человек — Кордес или нет!
Какое-то безумие! Ведь через полчаса самолет на Мюнхен.
Я решаюсь и бегу следом за удаляющейся троицей. Они на последней ступеньке лестницы — внизу, я на первой — наверху. Человек с крысиной физиономией оглядывается и видит меня. Никаких признаков, что я ему знакома. Они идут через зал к стойкам таможенного досмотра.
Я успеваю крикнуть кому-то, что забираю назад багаяж, благо его не успели погрузить на тележку, и с чемоданом в руке стою и озираюсь по сторонам.
Стюардесса, ведущая регистрацию, смотрит на меня сочувственно, видя, что я пребываю в полной растерянности.
Трое мужчин исчезли.
Я тащу свой чемодан к выходу. Их нет и снаружи.
Я стою, прислонившись к колонне, и нахожу необыкновенно глупым то, что я приняла живого человека за умершего Кордеса. Надо немедленно вернуться к стойке и идти на посадку, должна же я наконец попасть домой! Только вот неудобно перед стюардессой, которая по моей просьбе вычеркнула меня из списка пассажиров…
Да вот они!
Выходят из таможенного отделения. «Англичанин» тащит большую сумку из свиной кожи. Тот, с крысиной мордой, несет черный чемодан.
Кордес (Кордес ли?) с чем-то к ним непрерывно обращается.
Они проходят в двух с половиной метрах от меня. Я могу расслышать их голоса. И теперь уверена: это он.
Он говорит очень медленно, словно те двое — иностранцы и не могут понять то, что выговаривают быстро.