— Никак нет. Забыл. Минуточку.
Он что-то забыл? Что именно? Что такое «ИНП-индекс»?
Охранник обернулся ко мне.
— Извини, чисто спросить — как тебя зовут?
Я замер. Зачем ему? Настоящего своего имени я не знал. Речь о нём? Или он спрашивал фальшивое имя, которое мне полагалось считать своим? Эта чужеродная мысль — что меня зовут О, всегда звали О и я уверен в этом на все сто — не была моей. Как и предупреждали Л с М, разум врал мне по поводу имени.
Наверное, охраннику нужно ложное имя. Но это ещё не повод с ним откровенничать. Если записки от Л и М — не ловушка, то буква указывала, сколько раз я потерпел поражение и потерял память. Значит... вот она, связь. По рации запросили «ИНП-индекс пациента», и охранник тут же спросил имя. Видимо, это одно и то же — или одно легко выводится из другого.
Неясно было, что говорить охраннику. Следовало ожидать, что он и так знает ответ, если за поражением Л, М и Н стоял он или его начальство. Если же начальство не знало — значит, они не читали записки, то есть и не писали их. Следовательно, ЛМН — кто бы это ни был — не на той же стороне, что охранник и голос по рации. При этом имя Н они не выведали, иначе бы уже знали, что меня зовут О. Видимо, про Л и М они тоже не знали. Более того...
Я взглянул на номер палаты, указанный около двери. Там было написано «412-Е». Значит... они в курсе, что я только что проснулся, но не знают, сколько раз перезагружался, поскольку по их последним данным я Е.
— Ау. Имя-то скажешь? — Тьфу! Дал бы хоть додумать! Я поднял палец, призывая к тишине.
Я могу назваться кем угодно от Е до О... хотя нет, можно взять и одну из следующих букв. В чём я хочу их убедить? Что я позже по алфавиту, чем на самом деле, или раньше?
Раз они не знают моего имени — то не знают и того, сколько раз меня перезагружало, а значит, не уследили, сколько я успел сделать в промежутке от Е до нынешнего момента. Больше имён — это больше моих беспамятных воплощений, творящих невесть что. Меньше имён — меньше версий меня, но каждая продержалась дольше. Много букв — это много провалов, то есть я сейчас слабее. Мало букв — я сильнее. Что из этого я хочу им внушить?
Если я сильнее, то и угроза от меня серьёзнее. Меня будут опасаться, утаивать полезные сведения, обращать на меня больше внимания. Если же я слабее, то я относительно безобиден. Меня будут недооценивать, игнорировать и ненароком сливать информацию, «зная», что я всё равно не сумею ей воспользоваться. Хоть мне это и не нравилось, выбор очеви...
Нет. Стоп. У меня же только одна попытка. Если я скажу «Т» и мне поверят, то они сделают себе пометку и сочтут, что отныне под любым из будущих имён я буду слаб. Хуже того: я потом не смогу «отмотаться» назад, не вызвав подозрений. Если я выберу «Т», а потом меня перезагрузит, и я почему-то решу назваться «К» — несоответствие сразу заметят. Даже если я потом скажу «правду» и признаюсь, что меня зовут П, они поймут, что в какой-то момент я соврал. Я не хотел усложнять самому себе будущую жизнь. Воплощениям от А до Н и без того оказалось сложно добиться успеха.
Пауза слишком затянулась. Охранник уже начал что-то подозревать.
— Я просто спрашиваю. Тут нет никакого подвоха, просто скажи... как тебя зовут? — Придётся думать быстрее.
Надо выбрать одну из предыдущих букв. Но которую? «Ж» — слишком подозрительно. Они не знают, сколько раз меня перезагружало — вероятно, меня на продолжительное время оставили без присмотра. Если я заявлю, что только что переключился с Е на Ж, а в промежутке ничего не происходило — они задумаются, как такое вообще возможно.
Чтобы не вызывать подозрений, я промотал ещё пару букв.
— Так и быть. Меня зовут Л, — ответил я.
Мои подозрения про ИНП-индекс подтвердились — охранник ответил по рации:
— ИНП 12, алфавитный.
— Принято. Уровень безопасный, «Три П» не повторяем. Отведи Л на завтрак в пятое отделение. На пробу. 5 и Гелий допущены, — донеслось из рации.
Я мигом отполз назад и прислонился к стойке. Ему велели «отвести меня на завтрак» — наверняка это условный код. Что значит «на пробу»? Что за пять, что за гелий? Мне жутко не нравилось быть в полном неведении.
Охранник постоял немного, а потом повесил автомат за спину — на ремешок, которого я прежде не замечал. Потом он пошёл на меня. Я лихорадочно осмотрелся в поисках оружия... Шест! Я нырнул к шесту, перекатился на спину и замахнулся на охранника.
— Эй. Идём.
С ним?! Он издевается? С чего он взял, что я хоть куда-нибудь с ним пойду? Я попятился, потратив драгоценные секунды на то, чтобы разогнуть стержень и увеличить его дальнобойность. Подняться на ноги я не успел — пришлось скользить, и в спину впивались осколки стекла. Впрочем, больничную рубашку они не проткнули.