В нормальных условиях сутки на военном корабле, неизменно начинались с восьми часов утра, с подъема флага. Одновременно с ударами склянок раздавалась громкая и протяжная команда: «На фла-аг и гю-юйс!» В минутном молчании замирал строй. В звонкой тишине андреевский флаг — синий косой крест на белом полотнище, сопровождаемый глазами трехсот моряков, медленно плыл вверх. И не было в жизни русского военного матроса, унтер-офицера, офицера, связавших судьбу с морем, более восторженного момента, чем торжественный подъем этой святыни корабля. Утвержденный свыше полутора столетия назад, в 1699 году, родоначальником русского флота Петром Великим, андреевский флаг всегда неизменно волновал морские души, звал людей на ратные подвиги во имя Отчизны.
Плавно поднимается полотнище — символ доблести и славы русского флота. Не шелохнувшись стоит строй. Сердца моряков наполняются гордостью и любовью к отчему краю, за который, если грянет грозный час, они вступят в смертельную схватку. Без колебания умереть за веру, престол и Отечество зовет моряков священный флаг.
Авроровцы верят своему командиру. Они знают, что господин Изыльметьев никогда не распорядится в бою
спустить Российский императорский флаг перед противником. Признать поражение и спустить его перед неприятелем на русском флоте считается несмываемым позором.
Через сутки «Аврора» выйдет в открытый океан непременно под андреевским флагом. Сейчас же, когда на российский фрегат направлены десятки вражеских орудийных стволов, командир корабля делает все возможное, чтобы заставить неприятеля поверить в немощность русского экипажа. И поступает господин Изыльметьев правильно: кому нужна безрассудная гибель!
Если англо-французы заранее разгадают замысел россиян и предпримут боевые действия, у русских моряков хватит смелости и мужества достойно постоять за себя и свою страну. Они оградят корабль батальным огнем, а когда дело дойдет до абордажа, станут отчаянно драться в рукопашной схватке. Так будет, когда противник вынудит их обороняться. А пока экипаж «Авроры» осознанно готовится уйти из чужого порта незамеченным, никому не причиняя никакого вреда.
ВМЕСТЕ С УТРЕННИМ ТУМАНОМ…
13 апреля вечером, до наступления темноты, адмиралу Фебрие де Пуанту доложили, что к его фрегату подошла русская шлюЛка с корабельным врачом Вильчковским. Медик с «Авроры» просил разрешения встретиться с французским коллегой на «Форте». К такому несколько неожиданному визиту адмирал проявил неподдельный интерес и любопытство. Узнав, что русский врач обратился к французскому за помощью — господин Вильчковский просил на любых условиях поделиться хинином и действенными средствами от скорбута, командующий эскадрой, довольно потирая ладони, распорядился пустить русского эскулапа на фрегат, но под любым предлогом отказать в просьбе — к примеру, своих больных лечить нечем, половину экипажа свалили болезни. По команде боцманов здоровые матросы нырнули в подвесные койки и притворно застонали, закорчились, заметались в «бреду».
Вильчковский, опечаленный отказом, глубоко вздохнул — на нет суда нет — и отбыл на свой фрегат. Обращаться с такой же просьбой к англичанам, как ему сказали французы, смысла не было — на всех кораблях обеих эскадр лекарства кончились.
Вроде бы пустячный случай — русский корабельный врач, полный отчаяния и тревоги за своих пациентов, побывал на французском фрегате и, не получив ничего, вернулся восвояси. Но Фебрие де Пуант усмотрел за этим фактом главное — положение моряков на «Авроре» хронически скверное. Больные скорбутом по-прежнему находятся на острове Сан-Ларенцо и здоровье их не улучшается. Превосходно! Теперь и дураку понятно, что русский фрегат обречен на вынужденную и долгую стоянку в этом порту. Так какого же черта английский адмирал все время талдычит о бдительности, настаивает, чтобы и французы ночами несли дежурную вахту, не спуская глаз с русских! Когда же морякам отдыхать, если не на стоянках? Дэвид Прайс, приблизив английские корабли к «Авроре», заставил, правда, корректно, не превышая свою власть, это же сделать и его, французского адмирала. Изыльметьев, мыслил командующий эскадрой, наверняка разгадал наши прямолинейные замыслы. Однако он ничего не может предпринять — ему необходима длительная стоянка в Калао. По мнению Фебрие де Пуанта, до прибытия из Панамы парохода «Вираго» со свежей корреспонденцией не следовало так открыто обкладывать русский фрегат — нет смысла: все равно он никуда не денется…
Вот уже две недели над рейдом нависают тяжелые густые туманы, не шелохнется в заливе водная гладь, спокойно лежит океан, у берега — штиль. А чтобы выйти из бухты паруснику, нужен хотя бы легкий ветерок. Эта простая истина понятна и не моряку. На «Авроре» не поставлены даже паруса — их, надо полагать, залатыва-ют. Бесполезно в такое время караулить русский фрегат. Но попробуй докажи это английскому союзнику, который почему-то пытается командовать и французской эскадрой.
В тот вечер Фебрие де Пуант побывал на «Президенте». Он подробно сообщил Дэвиду Прайсу о визите русского корабельного доктора.
— Вы принесли любопытную весть, — сказал англичанин, расставляя фигуры на маленьком шахматном столике с инкрустацией из перламутра и бронзы. — Предлагаю партию.
— Не против.
— Там, бесспорно, есть больные и немощные, — делая ход, сказал Дэвид Прайс. — Но на русском фрегате все время идут работы. Они торопятся с ремонтом. На борт «Авроры» завезено много провизии. Изыльметьев
закупил полтора десятка быков. Русские, заметьте, практичные люди. Зная их крестьянскую натуру, я не думаю, что они собираются долго кормить животных на стоянке. Эго не выгодно. При первой же возможности Изыльметьев попытается сняться с якоря и улизнуть в океан незамеченным. Это, несомненно, он намеревается сделать ночью…
— Но далеко не ближайшей, — передвигая фигуру, уверенно добавил француз и выставил аргументы — Русские не оставят на острове больных, во-первых; во-вторых, им надо отремонтировать судно; в-третьих, необходимо запастись пресной водой. К тому же, как изволите знать, на море штиль…
Нельзя сказать, что Фебрие де Пуант окончательно убедил англичанина в неспособности русских оставить Калао в скором времени, но уверенность в безрассудную бесшабашность россиян поколебал.
— С приходом «Вираго», — сказал Дэвид Прайс, — все равно у перуанских берегов уничтожать «Аврору» не будем. Мы ее расстреляем в открытом океане, подальше от глаз любопытных.
Француз одобрительно кивнул.
— Такое решение мне кажется разумным. Вы делаете ход конем, — произнес он и ошибочно поставил ладью под бой. Дэвид Прайс воспользовался оплошностью соперника. Через несколько ходов Фебрие де Пуант получил мат.
— А вы неплохо играли, — похвалил англичанин соперника и наполнил рюмки ароматным коньяком. — За победу!
У Дэвида Прайса поднялось настроение. Он не отпустил француза пока не опустошили бутылку. Потом захмелевшие старики вышли из каюты. Они долго прохаживались по палубе «Президента». Обоим был полезен перед сном моцион.
Похмелье у адмиралов наступило на следующее утро, 14 апреля, сразу же с рассветом. Непонимающе мотал головой Дэвид Прайс, усиленно протирал глаза Фебрие де Пуант — «Авроры» на внешнем рейде не было. Умные и опытные адмиралы никак не могли сообразить, что же все-таки произошло: куда делся русский корабль? Считая себя обреченными на гибель, не открыли ли эти безумцы кингстоны {Кингстон — клапан в подводной части судна.}? Но на внешнем рейде мелко: мачты обязательно бы торчали над водой. Неужели ушли в океан? Но каким образом? Стоит мертвый штиль… Однако факт оставался фактом — «Авроры» поблизости не было. Невероятно!
На самом же деле в том, что русский фрегат покинул место стоянки, ничего невероятного не было. В то время, когда корабельный врач Вильчковский, «опечаленный» повальной болезнью своих моряков, беседовал с французами на «Форте», а позднее Фебрие де Пуант на «Президенте» неумышленно, разумеется, усыплял бдительность английского союзника, Изыльметьев энергично действовал. Он приказал с наступлением темноты выйти на шлюпках на остров Сан-Ларенцо и вывезти оттуда подкрепивших здоровье людей. Пресная вода была полностью заготовлена предыдущей ночью. Серьезным препятствием был штиль. И если английский и французский адмиралы не без основания считали, что при безветреной погоде выход в открытый океан паруснику без парохода невозможен, то Изыльметьев и тут применил морскую смекалку. Пристально наблюдая за погодой, бывалый моряк догадался, что за мертвым штилем, мористее внешнего рейда пятью-шестью милями, дуют, пусть легкие, свежие бризовые ветры. Заставив накануне мичмана Фесуна подняться на вершину грот-брам-стеньги, Изыльметьев велел ему всмотреться в море. С тридцатиметровой высоты молодой офицер разглядел за рейдом легкую зыбь. Тогда-то и созрело у командира корабля окончательное решение— оставить место стоянки наступающей ночью. Он сделал отвлекающий противника маневр — послал врача Вильчковского к французам за медикаментами. Как только доставили с острова больных, капитан-лейтенант приказал бесшумно выбрать становые якоря. Уже на дрейфе {Дрейф — перемещение судна под влиянием ветра или течения} спустили гребные суда. Теперь предстояло сделать самое главное, чего не приходило на ум ни английскому, ни французскому адмиралам. Гребные суда взяли фрегат на буксир, беззвучно и медленно в ночной мгле потащили его за собой. Матросы по-бурлацки, на мускулах, натурой, волей и мужеством утянули корабль в океан. Утром ловко поставили подготовленные паруса. В них упруго уперся свежий тропический муссон, и от фрегата едва заметно поплыла назад серая гористая перуанская земля. «Аврора» взяла курс на северо-запад, к восточным берегам России, к заливу Де-Кастри.