— Но ведь Америка вон как далека от Японии! — недовольно продолжал Невельской. — Кому, как не нам, устанавливать с японцами добрые соседские отношения? Янки действуют энергично. У них свои далеко идущие намерения. Вот посмотрите, американцы по-хозяйки укрепятся на японских островах и нам же, России, будут показывать акульи зубы…
— Время покажет, — неопределенно ответил Гончаров. Что-либо более утешительное он сказать не сумел.
Помолчали, думая каждый о своем.
— А вас, высокопреосвященство, какая нужда привела сюда? — полюбопытствовал Арбузов, обращаясь к архиепископу.
— Чадо у меня тут, Гавриил, пребывает, — отозвался отец Иннокентий.
— Каково его занятие?
— Оный пожелал пойти по моим стопам. В Иркутске окончил духовную семинарию. Ноне служит священником и Амурской экспедиции. — И уже обращаясь к Невельскому, архиепископ пожелал при всех услышать мнение начальника о родном сыне — На Гавриила-то у тебя нет нареканий?
— Что вы, что вы, ваше высокопреосвященство! — горячо ответил Невельской. — Мы предовольны его отменным служением, превосходным воспитанием. Человек он
особой нравственности, не чуждается никаких полезных занятий.
— Ну и слава Богу, — смиренно произнес отец Иннокентий, чтобы на том и закончить разговор о своем сыне.
Арбузов легко взял Невельского под локоть и увлек в сторону. Ему не терпелось поговорить с этим удивительным человеком один на один.
НЕВЕЛЬСКОЙ
Геннадий Иванович заболел Дальним Востоком с юношеских лет. Будучи еще в Морском корпусе, гардемарин Невельской увлеченно изучал карту тихоокеанского побережья, перечитывал всю литературу о мореплавателях, исследовавших берега восточных и северо-восточных лиманов. Он по тем же, тогда далеко не совершенным, картам с карандашом в руке проследил за трудными и длинными рейсами известных миру путешественников — российских моряков и ученых Степана Петровича Крашенинникова, Витуса Беринга и Алексея Ильича Чирикова, Ивана Федоровича Крузенштерна, англичан Джеймса Кука и Чарльза Кларка, француза Жана Франсуа де Гало Лаперуза. Молодой моряк восхищался мировыми открытиями путешественников и в то же время верил, что морские исследования продолжат их последователи, такие же смелые и мужественные люди с пытливым умом и дерзновенными замыслами. Они избороздят Тихий океан вдоль и поперек, досконально изучат его побережья и на белых пятнах географических карт сделают существенные пометки. Дальний Восток воспалял юношеский ум, развивал фантазию, воображение, манил своей суровой и дикой первозданной природой, экзотикой и романтикой необжитого края.
Гардемарин Российского Морского корпуса Невельской уже тогда знал, что море морю рознь. Балтийское (дворовое) и Черное (лечебное) его не влекли. Они исхожены и исследованы, как и сама Европа. Не привлекало юношу и арктическое плавание. По его тогдашнему мнению, в северных морских водоемах человек долго еще не найдет себе полезного применения.
Невельской мечтал попасть на Тихий (он же Восточный и Великий) океан. Его мечта осуществилась через много лет после окончания Российского Морского корпуса,
который возглавлял тогда известный мореплаватель Иван Федорович Крузенштерн. Мичман Невельской ходил по Балтийскому морю десять лет, с 1836 по 1846 год, служил лейтенантом под флагом малолетнего великого князя Константина на фрегате «Белона» и корабле «Ингерман-ланд». Ясное дело, что мальчишка-несмышленныш из цар-ской семьи был только обозначен на корабле флагманским флагом. Фактически же эскадрой «его высочества» командовал мореплаватель и ученый контр-адмирал Федор Петрович Литке. Почти семь лет из десяти Невельской был вахтенным офицером корабля «его высочества». Он добросовестно обучал мальчика из царского двора искусству мореплавания, сам углубляясь в науки мореходства. Плавал в основном у берегов Европы. Был с ним в Северном, Белом, Баренцевом, Средиземном морях и, естественно, выходил в Атлантику. В 1846 году Невельского по его просьбе перевели на транспорт «Байкал». А через два года капитан-лейтенанту поручили самостоятельное кругосветное плавание. В августе 1848 года он повел транспорт с грузом для Российско-американской компании в Камчатку. Держа связь с новым губернатором Восточной Сибири, откровенно надеясь на его содействие в исследовании сахалинских берегов и Амурского лимана, Геннадий Иванович с волнением готовился к необычной работе. Окрыленный последним обещанием Муравьева в поддержке и посильной помощи, капитан-лейтенант провел «Байкал» до Камчатки в рекордно короткий срок — за восемь месяцев и двадцать три дня. Сдав чин по чину груз, Невельской в конце мая 1849 года принял волевое решение. Не дождавшись официальных полномочий (а таковая бумага по ходатайству Николая Николаевича была выслана из Санкт-Петербурга), капитан-леитенант направил «Байкал» из Петропавловска к Сахалину. Через три месяца с небольшим, 1 сентября, в Аяне Геннадий Иванович восторженно доложил возвращавшемуся с Камчатки Муравьеву об удачном исследовании сахалинского побережья и Амурского лимана. Рукописные карты подтверждали полезность кропотливого труда экипажа «Байкал». Моряки практически доказали, что между Охотским морем и Татарским бассейном есть пролив, а в устье Амура можно заводить корабли. Так родилось новое Отечественное открытие.
Дальнейшие события развернулись в столице, куда вслед за бумагами отправились Муравьев и капитан 2 ран-
га Невельской (очередной чин он получил за «благополучную доставку грузов в порт Петропавловск»).
Письменный рапорт командира транспорта «Байкал» о результатах исследования Сахалина и Амурского лимана вызвал в Санкт-Петербурге веселое оживление:
— Российский морской офицер сделал мировое открытие! Ха-ха-ха!
— Досужая выдумка наивного мечтателя!
— Бред, болезненная фантазия сумасшедшего, пожелавшего поставить свое имя в ряд прославленных исследователей…
А если к документам Невельского отнестись всерьез? бумаги с Дальнего Востока с фактическими выкладками и рукописными картами Амурского лимана, Татарского пролива и острова Сахалина обошли многие кабинеты различных министерств и ведомств. Русский морской офицер уверенно заявлял, что Лаперуз и Браутон, в разное время огибавшие Сахалин, ошибочно принимали его за полуостров, что Амур впадает в Татарский пролив. Окажись Невельской прав, и приоритет морского открытия будет принадлежать России. Шуточное ли дело!
О новоявленном исследователе доложили государю. Подумав, Николай I велел созвать Особый комитет по амурскому вопросу, а возглавить его поручил доверенному лицу, ведавшему политикой страны, государственному канцлеру Карлу Вельгельмовичу Нессельроде.
Министр «нерусских дел», горбоносый карлик на кривых хилых ногах, подобрал в комитет тупых и консервативных сановников-единомышленников. Кто-то из них вспомнил, что несколько лет назад об исследовании устья Амура были доставлены в Санкт-Петербург бумаги. Покопались в архивах, нашли. Они гласили о том, что в 1846 году, выполняя задание Главного морского штаба, поручик корпуса флотских штурманов Александр Михайлович Гаврилов на бриге Российско-американской компании «Константин» вошел из Охотского моря в Татарский залив, побывал в устье Амура. Каких-либо уверенных выводов после исследования Амурского лимана офицер не сделал. Он был скован инструкциями тех же высоких сановников и самовольно продолжить исследование не рискнул. Поручик сетовал на короткий срок, отведенный ему на путешествие, и просил повторить эксперимент. О результатах экспедиции Гаврилова сообщил в столицу председатель Главного правления Российско-американской
компании адмирал Фердинанд Петрович Врангель. Письмо адмирала показали царю. Николай I изволил повелевать: «Дело о реке Амур считать конченным и всю переписку об этом хранить в тайне».
И вот, спустя четыре года, Нессельроде с пристрастием ухватился за старые бумаги.
— Пустил поручик Гаврилов казенные деньги на ветер, — недовольно высказался политический пигмей. — Теперь другой офицер их транжирит в ущерб политике.
Узнав от самого же Невельского, что капитан увел «Байкал» от Камчатки к Сахалину, не имея на рука^ столичной бумаги с официальным на то разрешением, Карл Вильгельмович покраснел: