Одна за другой подходили шлюпки с авроровцами к причалу. Петропавловцы осторожно выносили больных на берег и, выбрав поудобнее место, бережно клали их на траву. За тяжелобольными высаживались те, кто слабо, но еще мог стоять на ногах. За ними следовали моряки, которым по счастливой случайности не передалась никакая болезнь. Они дружно бежали к большим деревянным чанам с водой.
Завойко, не отрываясь от подзорной трубы, следил за высадкой авроровцев с корабля. Он обратил внимание на грузного человека с качающейся походкой моржа. Тот на короткое время появлялся на палубе, резко жестикулируя, давал морякам какие-то указания и исчезал, чтобы через минуты показаться вновь. Василий Степанович принял его почему-то за командира корабля. «Молодец, господин Изыльметьев!» — мысленно похвалил он проворного авроровца.
Когда на борту фрегата осталось с десяток моряков, из каюты к месту высадки вынесли человека, который не мог передвигаться сам. «Кто же это? — терялся в догадках Завойко. — Почему его не отправили в первую очередь?» Среди офицеров, покидавших фрегат последними, Василий Степанович увидел и человека с моржовой походкой. К своему удивлению, он рассмотрел на нем нашивки старшего боцмана. «А командовал-то как! Не отличишь от офицера, — подумал Завойко. — Кто же из них Изыльметьев?»
Когда до берега осталось саженей пятнадцать, с шлюпки раздался радостный голос:
— Дима! Дима!
Гребцы замерли, словно кто-то подал команду «Суши несла!»
— Саша! Сашенька! — громко отозвался человек с берега и прямо по мелководью побежал к шлюпке.
Через минуту лейтенанты морского флота братья-князья Максутовы были в горячих объятиях друг друга. Они целовались, смеялись и плакали, украдкой вытирая слезы.
Князь лейтенант Дмитрий Петрович Максутов прибыл в распоряжение губернатора Камчатки с корвета «Оли-вуца» всего месяц назад. От князя Василий Степанович знал, что у него есть еще пять братьев, с которыми давно не виделся, редко переписывался, а потому толком не знал, где они ныне находятся. И вот такая встреча!
— Дима, милый, извини, все горит внутри! — перебил брата Александр. — Пить, очень пить хочу.
— Сейчас, Сашенька, сейчас, дорогой…
Братья заспешили к чанам, около которых шумно толпились авроровцы. Воду, несмотря на ее обилие, разливали по установленной корабельным врачом норме: полковша на нос, и без разговоров отходи в сторону. На жалобные просьбы моряков «плеснуть на душу еще капельку» пет-ропавловцы не обращали внимания. Они указание медика выполняли со строгостью баталеров, разливающих водку.
Больной, которого позже других вывезли с фрегата, был Изыльметьев. Капитан-лейтенант, невзирая на тяжелое состояние здоровья, остался верен морской традиции: когда экипаж в беде, командир покидает корабль последним.
Обессиленный от тяжелой лихорадки, цепко державшей его в постели вторую неделю, командир корабля был в полном сознании. Когда к нему подошел генерал-губернатор, Изыльметьев поднялся на локоть и попытался что-то доложить, но тот легко коснулся его плеч, мягко сказал:
— Потом, потом, господин Изыльметьев. Берегите силы…
Завойко распорядился незамедлительно направить посыльных в ближайшие селения с тревожной вестью о прибытии изнуренного болезнями и голодом экипажа «Авроры» с тем, чтобы крестьяне выделили продукты — молоко, масло, черемшу, папортник — и направили их к горячим источникам хутора Старый Острог, где разместят до выздоровления прибывших моряков. Губернатор также
просил крестьян окрестных селений отобрать милосердных женщин для ухода за больными.
Так уж, видно, повелось на великой Руси издавно. Стараются люди жить кучно, но не всегда и не у всех получается быть между собой в согласии и дружбе. Иные не любят соседей, те — их. Мужики одной улицы сходятся в кулачные бои и бьются остервенело, разбивая друг другу в кровь лица, ставя синяки и шишки. Иногда дело доходит у них и до кольев. Женщинам кажется, что нет вреднее баб, чем те, что находятся в соседнем селении. Да, не всегда и не везде люди живут в согласии. Но случись общая беда — объяви иноземцы России войну, — и перед совместным большим горем сразу забудутся, покажутся ничтожными и мелкими вчерашние розни. Люди становятся иными. И тогда дружбе и сплоченности россиян позавидуют любые чужеземцы.
О начавшейся войне с Англией и Францией в Камчатке еще не знали. Но клич губернатора «Военные моряки в беде!» тронул души мирных селян. Чужая боль в их сердцах отозвалась собственной болью. К горячим ключам Старого Острога крестьяне погнали коров, повезли продукты, постель. Туда же они послали самых заботливых и чутких женщин и девушек, чтобы исцелить военных моряков, сваленных с ног тяжелой хворью.
На следующий день Завойко, выполняя просьбу Изыль-метьева, отправил парусный бриг в залив Де-Кастри под командой капитан-лейтенанта Стиценкова. Офицер был обязан доложить вице-адмиралу Путятину о вынужденной остановке фрегата «Аврора» в Петропавловском порту и получить от него указание, как поступить командиру корабля дальше.
— В Де-Кастри не задерживайтесь, — напутствовал Стиценкова губернатор. — Господину Изыльметьеву необходимо как можно быстрее узнать, сколько он может пробыть в Камчатке и куда из нее следовать. А нам нужен бот, да и люди все на учете.
— Не задержусь, — пообещал Стиценков. — Только бы погода нас не подвела…
Бриг вышел из Авачинской губы и, подгоняемый попутным ветром, устремился на юго-запад.
Вдали над зеленой Камчаткой величаво возвышались седые каменные исполины. Корякский и Авачинский вулканы по-прежнему мирно «покуривали»…
ВОЗЗВАНИЕ
В первую неделю пребывания авроровцев в Старом Остроге девятнадцать моряков скончалось. Смерть недавних богатырей напугала и насторожила многих. Чья следующая очередь? Ведь их, болезненных и беспомощных, считай, треть экипажа. Однако тревога оказалась напрасной. Целебная вода горячих источников, покой и хорошее питание благотворно сказались на здоровье остальных моряков.
Крестьяне, направив в Старый Острог пять десятков женщин для ухода за больными, не жалели продуктов. У хутора, превращенного в большой лазарет, паслись пятнадцать дойных коров, молоко которых предназначалось только для прикованных к постели. Люди ближних селений приносили в Старый Острог мясо диких животных, пернатых, лососевую икру, вареную, жареную и вяленую рыбу, искусно приготовленный папортник, грибы, ягоды и заготовленную с весны черемшу — местный «чеснок» — незаменимое лекарство от скорбута.
Моряки, не знавшие за время службы к себе такого теплого и радушного отношения, были в приподнятом состоянии. Они видели, как искренне, душевно борются за их жизни люди и были признательны спасителям. Матросы, почувствовав прилив сил, почти все влюбились в ухаживающих за ними женщин. Некоторые даже сожалели, что их здоровье удивительно быстро идет на поправку — им не хотелось так скоро покидать приветливый лазарет, милых и ласковых земных волшебниц, спасших авроровцев от смерти. Однако все понимали, что рано или поздно морякам надо возвращаться на корабль. Сыновья моря, объяснившись со спасительцами в любви и побожившись помнить их всю жизнь, один за другим с благодарностью покидали Старый Острог. По договоренности Завойко с Изыльметьевым, военные моряки группировались в команды и шли на помощь петропавловцам. В порту недоставало рабочей силы, и всех, кто мог держать в руках лопату, топор, кирку, посылали на оборонные объекты.
В Петропавловске сооружались батареи, для которых пока еще не было нужного количества орудий, скромными оставались в пороховом погребе боевые запасы. Однако Василий Степанович твердо верил, что Муравьев выполнит свое обещание — пришлет в порт людей и технику. Завойко ждал пушки, солдат, квалифицированного специалиста
по сооружению батарей, своего помощника. Места расположения оборонительных точек определил Василий Степанович с фортификатором порта, корабельным инженером поручиком Карлом Яновичем Гезехусом, который никогда раньше не занимался наземными сооружениями. Они вдвоем сделали наброски прожекта обороны города.