корабле групп назначены лейтенанты Пилкин, Анкудинов, Скандраков и мичман Фесун.
— А ведь прав старший боцман, — сказал Арбузов после осмотра нижнего дека. — С верхней палубы стрелять удобнее. Правда, на ней будет и опаснее. А с нижней палить мешает коса.
«Аврора», поставленная поперек гавани, с юга прикрывалась Кошечной косой так, что со стороны Авачинской губы не было видно ее ватерлинии. Коса, по мнению Арбузова, не позволит лететь ядрам низом как с одной, так и с другой стороны. Об этом Изыльметьев знал с момента, когда корабль начали изготовлять к бою, но тактично слушал капитана 1 ранга и не перебивал.
В том, что коса на две трети перегораживала гавань, было заметным преимуществом моряков фрегата. Есть оно и в том, что «Аврора» прикрыта с запада сопками. Кораблям противника, прежде чем ударить по фрегату, надо пройти мимо Сигнального мыса и приблизиться к Кошечной батарее. Это им под артиллерийским огнем будет сделать нелегко. Стволы левого борта «Авроры» нацелены в промежуток между берегом порта и Сигнальным мысом, в коем обязательно окажутся вражеские корабли, если зададутся целью открыть огонь по гавани. Но и тут во всех случаях первыми начнут стрельбу поджидавшие врага «Аврора» и «Двина».
Иное смущало Изыльметьева. Его фрегат и военный трацспорт «Двина» открытыми стоят против перешейка Сигнальной и Никольской сопок. Межсопочный прогал — самое уязвимое место для русских кораблей. Поставить бы их чуть правее, в глубь гавани, и были бы укрыты за Никольской сопкой от глаз и орудий противника. Но этого сделать нельзя — мешают спрятанные в безопасном углу гавани американский и германский торговые суда «Но-убль» и «Магдалина». Они прижались друг к другу в укромном месте. Чужеземные коммерсанты ведут себя тише воды, ниже травы. Иностранцы со страхом ждут, чем все это кончится, боятся как бы ненароком не пострадать.
— Как думаете, Александр Павлович, вернется сюда пароход? — спросил Изыльметьев, почти уверенный, что паровой корабль вошел в бухту не под своим флагом для рекогносцировки Авачинской губы и теперь обязательно приведет за собой остальные корабли. Командир фрегата хотел услышать мнение капитана 1 ранга.
— Если верить сигналам с обсервационного поста, то у Камчатки стоят еще пять кораблей, — обеспокоенно ответил Арбузов. — Не для того, полагаю, эскадра бороздила океан, чтобы издали взглянуть на русский полуостров и уйти обратно. Готовься, брат, к жаркой встрече. Боеприпасов потребуется много, а наши запасы скромны…
— По тридцать семь картузов на орудие, — напомнил Изыльметьев. — Коль зря палить не будем, для шести кораблей хватит.
Арбузов высказал сомнение: какие, мол, корабли да еще и неизвестно как они вооружены, сколько на бортах живой силы.
— Оно, конечно, так, — проговорил Изыльметьев. — Думаю, что с малыми силами на нас не полезут. Важно нам свои распределить правильно, каждый человек должен быть на учете.
И он невольно вспомнил о ссоре, происшедшей между Арбузовым и Завойко. Иван Николаевич считал ее нелепостью, вздором. Как могло случиться, что человек, дослужив до капитана 1 ранга, вдруг в один момент стал никуда не пригодным? Да и служит Арбузов в Петропавловске какие-то недели. «Погорячился Василий Степанович, — мыслил Изыльметьев. — Остынет, одумается и отменит абсурдное решение. Иначе не может быть».
На фрегате раздались зычные звуки горнов и барабанный бой, выговаривая знакомую мелодию. И тут же донеслась громкая команда.:
— На молитву! Шапки долой!
Вслед за псаломщиком на верхнюю палубу медленно и важно поднимался по внутреннему трапу иеромонах Иона.
— Пройдемте в каюту, — пригласил Изыльсметьев Арбузова.
День клонился к вечеру. На батареях горели костры. С разных сторон разносились многоголосые песни. У берега мальчишки-кантонисты пускали игрушечные кораблики, играли с собаками.
«Удивительное дело! — подумал Изыльметьев. — Над портом висит страшная опасность, а народ ведет себя как на празднике. Вот и пойми, враг, нас, русских людей!»
— И обережет Господь, Бог твой, сердце твое и сердце потомства твоего, — загудел сверху иеромонах Иона. — И обратит он проклятия на врагов твоих…
Изыльметьев плотнее прикрыл дверь каюты. К нему с необычной просьбой обратился старший морской офицер. Командир корабля был готов сделать все, чтобы облегчить положение неоправданно, по его мнению, униженного человека.
ПЛЕТЬЮ ОБУХА НЕ ПЕРЕШИБЕШЬ
Фельдфебель Спылихин, посланный в полдень к воротам Авачинской губы разобраться, что за корабли подошли к Камчатке, вернулся в порт с тревожным сообщением. Он, версты три не дойдя до обсервационного поста, с вершины горы в подзорную трубу рассмотрел пять военных чужеземных кораблей — три больших фрегата, бриг и корвет. Они стояли на южном рейде без флагов, в полутора милях от Бабушкина мыса и, видимо, поджидали пароход, который в это время находился в Авачинской губе.
Сомнений не оставалось — к Камчатке подошел враг и очень сильный. Сражение за Петропавловск неизбежно. Над маленьким российским портом реально нависала смертельная опасность. Теперь петропавловцм важно’ задействовать все свои силы, использовать против неприятеля всякие возможности.
Завойко еще и еще раз разыгрывал на бумаге предстоящий бой, предполагая различные маневры противника. Губернатор надеялся, что до нападения врага в порт успеют возвратиться люди, которые находятся поблизости на хозяйственных работах. Десять моряков флотского экипажа ушли на ловлю рыбы, пятнадцать солдат заготовляют лес, шесть матросов отправились с унтер-офицером Усовым на плашкоуте через Тарьинскую бухту за кирпичом, пять человек собирают смолу. А все они расписаны губернатором по командам. Услышав выстрелы, люди поспешат вернуться в Петропавловск. По два-три человека подходят охотники-качадалы. Местные зверобои очень пригодятся в ближнем бою, если такой завяжется.
Василий Степанович, скрипя гусиным пером, быстро набрасывал на бумаге распоряжения: «Казарму флотского экипажа — под лазарет. Купальню — под перевязочный пункт. Туда и сюда поставить по бочке уксуса с пенной водой. Из аптеки раздать по батареям для прижигания ран медный купорос, адские камни, мускусные порошки и пр. Лекарям и аптекарям велю нащипать не
менее двух пудов корпии, изготовить до сотни бинтов и компрессов, также запастись сеном для подстилок и тюфяков». Подумав, губернатор продолжил перечень неотложных мер: «Часовню — под мертвецкую. У обывателей забрать лошадей и использовать по надобности для подвоза зарядов, перевоза раненых, пищи, воды и на пр. нужды. Нестроевой люд — писарей, артельщиков, каптенармусов, смольщиков, портных и др. — пристроить к тушильной команде и сработниками к лекарям, фурштат-ских солдат и волонтеров по выбору — в стрелки…»
Губернатор, узнав, что на гарнизонной гауптвахте содержится семь человек, распорядился немедленно выпустить их. Этот факт навел его и на другие мысли.
В петропавловском остроге сидело десятка полтора арестантов. «Люди они, конечно, порочные, ущербные, — думал Завойко, — насильники, воры, убийцы. Но среди них найдутся такие, кто попросит ружье, чтобы встать против чужеземца». И он на свой страх и риск распорядился временно выпустить арестантов из острога, «освободить от железа», то есть снять с них кандалы и предложить им идти в волонтеры. Губернатор в своем предположении не ошибся. Арестанты, услышав, что тем, кто из них молодецки будет драться против врагов Отечества, даруют «волю вольную», согласились стать волонтерами; Василий Степанович выбрал минуты взглянуть на временно освобожденных им людей. Наголо стреженные, в полосатой одежде, серых суконных бескозырках, грязные и обросшие они вызывали у него одновременно жалость и брезгливость.
— Не разбегутся? — осторожно спросил он у полицмейстера Губарева. — Не поведут себя скверно?
— Да кто ж им в душу-то влезет? — неопределенно ответил полицмейстер. — Говорил я с ними. Сейчас еще послушаем, вот этого. — Михаил Дмитриевич кивнул на рыжебородого здоровяка. — Скажи, Бугор, его превосходительству, можно ли надеяться на тебя и твоих друж-ков-невольников?