Увидев потное лицо заряжающего, Федька зачерпнул ковшом из кадушки воду и метнулся к орудию.
— Цыц! Пострел! — цыкнул на него рыжий унтер-офицер и, метнув бешеными глазами, резко показал рукой туда, откуда только что мальчишка выскочил. Федька, расплескивая воду, побежал назад.
Орудийный грохот прекратился так же внезапно, как и возник. Наступила тишина… Артиллеристы, вытирая пот рукавами и подолами рубашек, отошли от пушек. Теперь они с удовольствием прикладывались к холодной воде. Тут уж осмелели и остальные пацаны. Их рубашки замелькали по всем отсекам. Из ковшей и кружек они старательно угощали водой каждого, показывая свою полезность на батарее…
— Дымно у вас, — сказал губернатор. — Славно, вижу, поработали.
— «И дым Отечества нам сладок и приятен», — продекламировал гардемарин Владимир Давыдов. — Могли надымить и больше — заряды берегли.
Завойко молча похлопал его по плечу.
На Кошечной батарее было немало авроровцев. Моряки подтвердили сообщение Александра Максутова. Да, им знакомы «гости». Весной в перуанском порту «Аврора» стояла в окружении именно этих кораблей. Не уведи тогда Изыльметьев свой фрегат, авроровцы давно бы кормили на дне морских раков.
— Вам повезло, — задумчиво сказал Завойко. — «Аврору» могли уничтожить далеко от наших берегов.
Губернатору показали на крупное ядро, которое ударило в бруствер батареи.
— Это «голубиное яйцо» потянет два с половиной пуда, — определил кто-то вес ядра.
— Из гаубичного орудия «подарок» выплюнули, — дополнил второй.
— А для нас, хоть из какого пусть палят, — бесстрашно заявил гардемарин Давыдов. — Тут не батарея, а крепость. Нам любые снаряды нипочем.
— Понравились мы чем-то англичанам и французам, — шутливо сказал Завойко, рассматривая ядро. — Через весь Великий океан везли «гостинцы».
— А они, чужеземцы, нам что-то не приглянулись, — подал голос рыжий унтер-офицер. — Как непотребные девки себя навязывают.
— Хуже, — добавил другой унтер-офицер. — Тех, хошь приласкай, а хошь оттолкни, — не обидятся. А эти акулы зубастые таким вонючим смрадом дышат, аж тошнить тянет.
Завойко, выслушав всех, заключил:
— Нет слов, враг противен, и в первую очередь потому, что завоевать нашу землю хочет. Но он, надо помнить, и силен. У нас выход один — не подпускать хищников к себе, не дать им ступить на российскую землю.
Артиллеристы дружными голосами заверили губернатора, что будут стоять так, как подобает русским воинам.
На батарее Красного Яра Василий Степанович также не увидел у людей ни страха, ни растерянности. И здесь артиллеристы шутили и смеялись. Мичман Василий Попов и гардемарин Гавриил Токарев сумели настроить авроровцев (их тут было большинство) на бодрый лад.
— На нас, ваше превосходительство, лезть шибко много охотников не найдется, — сказал высокий плечистый моряк по прозвищу Каланча и показал рукой выше батареи. — Всем места хватит…
Завойко повернул голову и увидел лист старой жести, прикрепленный к дереву у кладбища. На рыжем от ржавчины полотне крупно было намалевано смолой: «Добро пожаловать!»
— Гостеприимные вы хозяева, — шутливо произнес губернатор. — И все равно полезут. Перед вами, скорее всего, могут высадить десант.
— А мы тут зачем? — Каланча похлопал ладонью по груди. — С божьей милостью отобьем.
Кто-то вставил:
— На Бога надейся, а сам не плошай.
— Понятно, — согласился Каланча. — Бог-то Бог, а сам не будь плох. Постараемся!
Губернатор поговорил отдельно с мичманом Поповым и гардемарином Токаревым. Командир батареи и его юный помощник также заверили, что их люди сделают все возможное, чтобы не посрамить чести русского воина.
С наступлением темноты Завойко собрал командиров и провел военный совет. Еще раз подробно обговорив действия всех батарей и команд, офицеры разошлись по боевым постам с твердым намерением достойно отражать нашествие чужеземцев.
Уже было поздно, когда губернатора нашел в канцелярии высокий старик-камчадал. Он по пути заходил в хутор Авача, принес от Юлии Георговны письмо. Жена сообщала, что устроилась с детьми на новом месте вполне сносно, молитвенно просила мужа сообщить ей о себе.
Узнав, что старик пришел в город с внуком, которого снова можно послать на хутор, Василий Степанович начал быстро писать записку:
«К порту подошла англо-французская эскадра из шести кораблей. Мы полагали, что неприятель, придя с превосходными силами, сейчас же сделает решительное нападение. Не тут-то было. По всей вероятности, он нас считает гораздо сильнее. Это дает нам надежду, что с божьей помощью выйдем с честью и славой из этой борьбы. Сегодня мы поменялись выстрелами, но их бомбы и ядра были к нам вежливы. Бог за правое дело: мы их разобьем. Кто останется жив, про то никто не знает. Но мы веселы и тебе желаем не скучать…»
Василий Степанович задумался, не решаясь писать то, что невольно лезло в голову. Но об этом же ежечасно думает и жена. Зачем от умного человека таить правду? И он снова наклонился над бумагой:
«Останусь жив — увидимся, не останусь — судьба такая. Царь детей не оставит, а ты сохрани их, чтоб они были люди честные и служили достойно Отечеству. Прощай. Если Богу угодно не дать нам свидеться, то вспомни, что и жизнь долга ли? Рано ли, поздно ли, придется расстаться. Обнимаю тебя, милая. Целую тебя и детей. Твой Василий».
— Позови своего внука, — велел Завойко камчадалу.
На окрик старика в канцелярии появился щуплый
черноглазый паренек лет пятнадцати-шестнадцати. За его спиной висели два ружья-кремневки, на поясе, как и у деда, — большой охотничий нож в берестяной ножов-нице.
— Как звать? — спросил Василий Степанович.
Паренек молчал.
— Убогий он, немой, — ответил за него старик, снимая с внука свое ружье. — Слышит, все понимает, а язык не ворочается. С малолетства так.
— Тогда скажи ему сам, что письмо очень важное и ни в чьи посторонние руки попасть не должно? Завтра вернется?
— К утру.
Завойко кивнул. Когда паренек, выслушав напутствие деда, ушел, Василий Степанович спросил:
— Не мал мальчишка воевать?
— Что ты! — возразил старик. — Моей крови парень. Отца его задрал медведь. С того дня мальчонка и онемел. Но вырос не робкий. Пять раз ходил со мной на косолапого.
— Может, в пожарную команду вас пристроить? — осторожно спросил Завойко.
Старик запротестовал:
— Не обижай, начальник. Я сорок медведей взял. Рука у меня тверда еще и зрением Бог не обидел: прицелюсь в глаз, в него и влеплю. Аль не слыхал о Степане Дуры-нине? Вот он я, медвежатник, перед тобой.
— Покажи свою пушку, — пожелал губернатор посмотреть старинное ружье.
— Глянь. Таких ноне мало.
Василий Степанович с интересом рассматривал полупудовое ружье. К самодельной березовой ложе был добротно прикреплен металлическими скобами полуторааршинный шестигранный ствол с широким раструбом.
— Заряжено? — спросил Завойко и, получив отрицательный ответ, с трудом оттянул тугой курок. — Есть, Степан, у тебя порох, свинец?
— А то как же? — Дурынин вытащил из кожаного мешочка свинцовый орех. — Вот этим двуногого зверя бить будем. Из фунта осемь штук получается.
Василий Степанович, держа ствол кверху, нажал ла спусковой крючок. Курок щелкнул, как сломанный сук.
— На какой дальности ружье достает цель? — поинтересовался Завойко.
— Саженей на тридцать сваливал крупного зверя наверняка, — уведомил старик. — А уж коль объявится ближе, и разговаривать нечего.
— Значит, повоюем! — бодро сказал губернатор и с улыбкой передал ружье хозяину. — Определяйся, Степан, с внуком в команду волонтеров, к поручику Губареву. — Он посмотрел в сторону вражьего стана. — Вон где притаились теперь ваши медведи.
— Это волки, — поправил губернатора старик. Он имел к серым хищникам отвращение. — Далековато притаились. Вот я и не возьму в разум: как доставать из ружья их будем?