щанную корпию поднесли. А если что, сам понимаешь, сюда без задержки.
— Прытью скакуна.
— Счастливо.
Давыдов, узнав в спускавшемся с пологой горы Поганки Токарева и уяснив, что друг не намерен миновать их батарею, заспешил навстречу.
По — мальчишески азартно обменявшись первыми впечатлениями о минувшем сражении, гардемарины вспомнили о своих солидных должностях и сменили тон беседы. Они на полном серьезе поговорили о вчерашних действиях артиллеристов и командиров своих батарей, настроении людей, собственном самочувствии. Вначале Давыдов, а потом Токарев неохотно признались, что с появлением в Авачинской губе вражеских кораблей и во время сражения они испытывали такое чувство, которое не назовешь храбростью. Авроровцы, вроде бы, действовали четко и осознанно, но оказалось, оба не все помнили, что делали в короткой перестрелке. Конечно, упрекнуть в трусости помощников командиров батарей они никакого повода не дали, однако и к первому десятку смельчаков себя не относили.
— А вот лейтенант Максутов человек исключительной храбрости! — восторженно сказал Владимир. — У него завидная выдержка, редкое хладнокровие. Дмитрий Петрович распоряжался в бою, как на примерных стрельбах.
— И мой командир, мичман Попов, — вторил приятелю Гавриил, — не показал себя робким и суетливым. У Василия Ивановича удивительное самообладание. Его уверенность в поступках и врожденная веселость взбадривает людей. Это он подсказал, чтобы на жести дегтем намалевали «приветствие» и повесили у входа на кладбище.
— Какое там может быть приветствие?
— «Добро пожаловать»!
Давыдов улыбнулся.
— Недурненько! — оценил он выдумку командира соседней батареи. — Для кого-то хихи-хахи, а кому-то охи-ухи. Ну что, заглянем в нашу крепость?
— Пошли, — согласился Токарев. — Хороша твердыня! Но продувать ее необходимо. Отсюда гарь слышу.
— Нет слов, под открытым небом воздух чище, — сказал Давыдов. — Однако у вас ядрам нет преграды; у нас дымно, зато безопаснее. Из двух зол выбирай лучшее.
На Кошечной батарее, в отличие от Красноярской,
люди после боя не томились от безделия. Общую занятость придал им накануне неприятель. Артиллеристы залатыва-ли с наружной стороны следы ядерных ударов, на внутренних стенах восстанавливали разрушенную штукатурку. Кто-то в центральном отсеке звучно бил молотком о железо, во фланговых — стучали топоры, визжали пилы. В узких проходах мельтешили мальчишки-кантонисты. Лейтенант Дмитрий Максутов сидел на лафете крупного орудия и что-то писал, пристроив на колени дощечку с бумагой. Давыдов подошел к нему один, чтобы отпроситься в порт. Князь поднял на него глаза, что-то коротко сказал и, услышав ответ, одобрительно кивнул. «Разрешил», — догадался Токарев.
Гардемарины, не спеша, направились вдоль берега Малой губы. Впереди слева, за боном, соединяющим Кошечную косу с межсопочным перешейком, видны были фрегат «Аврора» и транспорт «Двина». За ними притаились коммерческие иностранные суда «Ноубль» и «Магдалина». На перешейке копошились люди — артиллеристы открытой пятипушечной батареи. Моряков среди них было мало, больше солдат-сибиряков. Командует ими авроровец лейтенант Александр Максутов. Напротив Малой губы, на склоне невысоких гор, притих Петропавловск. Гардемарины знают, что если идти вдоль берега не сворачивая, то придешь к просторному, но мелкому Култушному озеру, недалеко от которого находился секретный объект — гарнизонный пороховой погреб. Но разве можно на полном серьезе подземное сооружение считать секретным, если в порту о его существовании знают и стар и мал? Спроси любого жителя, как пройти к Култушному озеру, махнет в нужном направлении: «Оно там, подальше порохового погреба». На предозерной площади сооружены две батареи. Для какой цели они, удаленные от других боевых объектов, находятся на северной окраине порта, не трудно догадаться: на случай, если неприятель обнаружит между озером и мысом Никольской сопки дефиле и высадит десант…
Важных дел у гардемаринов в порту нет. Они идут на «Аврору», чтобы пообщаться с сослуживцами, посмотреть на них, показать себя. Со вчерашнего дня между авроровцами появилось существенное различие: одни, находясь на береговых батареях, участвовали в бою, другие только наблюдали с фрегата за артиллерийской перестрелкой, не подвергаясь, как первые, смертельной опасности.
Однако гардемарины, смотревшие смерти в глаза, не будут сильно хвастаться перед «тыловиками». Они неплохо воспитаны и им известно, что бахвальство — порок, осуждаемый в нормальном обществе. Не виноваты же моряки, оставшиеся на «Авроре», что не обрушили на них чужеземцы шквального огня.
— Мне надо заглянуть в аптеку, — вспомнил Токарев. — Корпию на батарею почему-то не доставили.
— Неужто, потребуется? — в раздумье произнес Давыдов и, сокрушенно помотав головой, сам же ответил — Непременно потребуется. Теперь понятно, что без кровопролития не обойдется. Вон как «гости» присмирели. Готовятся к штурму…
Подходя к аптеке, гардемарины остановились, удивленно переглянулись: откуда в Петропавловске такое великолепие?! На крыльце стояла смуглая девица неописуемой красоты. Одетая в легкое европейское платье, в черных туфельках на высоких каблуках, с замысловатой, модной ныне в свете, прической, смуглянка, вопросительно глядя на гардемаринов, пыталась что-то сказать.
— Неземное существо! — прошептал Гавриил. — Небесное создание. Ангел!
— Угомонись, ловелас! — осадил его Владимир. — Ты забыл о своей помолвке в Ольгой? Посторонись! Эту мадонну может заинтересовать только смелый, красивый и умный холостяк.
— Тогда причем здесь ты?
— Слепец! Вглядись, на кого уставлены прекрасные очи.
— На меня.
— Понял. У девицы косоглазие.
— Сам не сломай глаз.
В этот момент небесное создание подало трепетный, полный тревоги голос:
— Господа моряки! Миленькие! Что же вы стоите? Отгоните, пожалуйста, эту страшную свору. Я боюсь спуститься с крыльца.
Только теперь гардемарины заметили лежащих около аптеки с десяток лохматых черно-белых лаек. Самый крупный пес, по всем приметам вожак зимней упряжки, положил лапы на нижнюю ступеньку и выжидающе вытянул морду. О сильных, выносливых и дружных упряжных собаках авроровцы были наслышаны. Послушные хозяевам, они, если натравить, свалят и загрызут медведя.
зоз
Сытые и ухоженные зимой, полуголодные собаки летом без чьего-либо присмотра бродячими стаями рыщут по побережью в поисках пищи. Новички в порту, моряки и солдаты, их страшатся.
— Минуточку, мадемуазель! — отозвался Давыдов и, повернув голову к Токареву, сквозь зубы процедил: — Действуй, Гаврюша. У тебя есть шанс отличиться.
Токарев хмыкнул:
— Я его уступаю холостяку.
Мадемуазель, видя замешательство и нерешительность моряков, прокричала срывающимся голосом:
— Девочки!
На ее тревожный зов из аптеки выскочили две льноволосых девицы, очень схожие между собой.
— Какое скопище обаяния и красоты! — вырвалось у Давыдова.
— Тут собаки, — пожаловалась подругам смуглянка. И все, вдруг спохватившись, хором проголосили:
— Матвей Сидорович!
В дверном проеме появился старший боцман Заборов. Девицы испуганно показали ему на собак.
— Пошли вон! — грозно прокричал Заборов и топнул ногой. — Вот я вас, псиное отродье! Дармоеды!
Собаки, поджав хвосты, шарахнулись в стороны. Давыдов швырнул вдогонку вожаку камень, а Токарев со словами «Долой, злюки!» изобразил звучный бег на месте.
— Спасибо, Матвей Сидорович! Спасибо, миленький! — поблагодарила смуглянка. — Я очень боюсь собак. Но мне показалось, что эти джентельмены напугались их больше меня. Надеюсь, трусливые морячки, изображающие себя храбрыми рыцарями, не с вашего корабля? — Она кивнула в сторону растерявшихся гардемаринов.
Старший боцман, узнав авроровцев, не нашелся сразу что ответить острой на язык девице.
— С собаками-с моряки дела не имеют. — На его лице изобразилось нечто вроде улыбки. — Мои это робята, мои! Подождите, сударыня, меня тут. — Он расставил руки для объятий и моржовой походкой направился к парням. — Здорово, братцы!