А вот как потом вспоминал бой на Никольской сопке авроровец мичман Николай Фесун:
«Никольская гора покрыта густым кустарником. Партии входили на нее с. разных сторон, врассыпную, и после непродолжительной перестрелки рукопашная схватка закипела по всей линии. Видя наших повсюду, не зная, что в городе нет никакого резерва и по стремительности нападения считая, что имеют дело с неприятелем, превосходном в числе, союзники смешались, смешались тем более, что общего командования у них не было, и, раз заняв гору, они не знали, куда км идти, что делать… В кустах Никольской горы матросы наши настолько же были видны неприятелю, насколько и он им был виден, а если сказать правду, то и самую местность сражения мы вряд ли знали многим лучше, чем знали ее офицеры английские и французские. Никогда не рассчитывая драться на Никольской горе, пробывши недолго в Камчатке, большая часть нас, партионных начальников, 24 августа шла на гору в первый раз…»
На сопке завязался жестокий рукопашный бой. Русские были неукротимы. Они малыми группами яростно бросались на неприятеля, не взирая на его численность. Дрались люди умело и неумело, но все были охвачены высоким патриотическим чувством, единым порывом — прогнать врага со своей земли. Отчаянно сражались моряки «Авроры», «Двины» и флотского экипажа, отличную сноровку в сражении проявили солдаты-сибиряки, не оказалось трусов среди волонтеров города, молодцами действовали охотники-камчадалы. Для солдат из сибирских батальонов не прошла даром выучка в деревне Лонча-ково. Таежные следопыты, впрочем, как и охотники-камчадалы, ловко маскировались, когда надо было пропустить мимо себя врага, метко стреляли из-за укрытий. Встанет солдат за дерево или ляжет за камень и уверенно, как в тайге на охоте, целится, выставив только правое плечо и часть головы — лишь бы видеть неприятеля. Моряк же в бою весь открыт. Он упирается спиной в дерево, широко расставляет ноги и после этого вскидывает ружье для стрельбы, кого-то хочет поразить, превращая себя в удобную мишень. Моряки на суше чаще других гибли от штуцерных пуль.
Рухнул на землю, держась за грудь, старший боцман с «Авроры» Заборов. Свалился рядом с ним рослый мо-ряк-авроровец Каланча. Метнулся было к сраженным
сослуживцам матрос Матренин, но, вздрогнув, остановился. Шатаясь, еще не поняв, что сам ранен смертельно, он приблизился к Заборову, прохрипел:
— Вставай, Сидорыч! Смотри, ядреный корень, как бегут от нас ироды!
Заборов в ответ выпустил изо рта кровавые пузыри. Матренин нагнулся, чтобы поднять выроненное ружье, но силы оставили его, и он, скрипя зубами, ткнулся лицом в землю…
А вокруг смешались красные, синие, белые рубашки и мундиры. Скрежетало железо, гремели выстрелы, взрывались гранаты, раздавались команды и возгласы на разных языках. Никольская сопка обильно поливалась кровью, с ее вершины потекли красные ручейки.
Несмотря на потери, верх в смертельных схватках брали защитники порта. И, казалось, не было такой преграды, чтобы остановила неудержимо рвущихся вперед и отчаянно дравшихся в близком бою русских солдат и моряков. Вскоре Никольская сопка была очищена от неприятеля. Однако десантники, коим благополучно удалось спуститься к берегу, не были вне опасности. Защитники Петропавловска, заняв удобные позиции, вели с вершины сопки губительный огонь. Но англичане и французы с завидным упорством (видимо, выполняли строгий приказ командующего не оставлять павших на месте сражения) подбирали убитых и раненых, тащили их в шлюпки, баркасы, катера. Десантники торопились отвести суда от опасного места. За проворными моряками старались успеть солдаты морской пехоты. Они спотыкались, падали, ползли на четвереньках и бежали по мелководью, ошалело прося не оставлять их на берегу. А петропавлов-цы сверху прицельно стреляли и стреляли по обезумевшей от страха людской толпе.
С кораблей загремели пушки. На вершину сопки полетели ядра и бомбы. Но они не принесли большого вреда — поразить людей мешали деревья и кусты.
— Бабьи судороги! — выкрикнул кто-то из моряков. — Накось, завоеватель, выкуси!
Поняв бесполезность пальбы, адмирал распорядился прекратить орудийный огонь. Вскоре за этим замолкли и береговые батареи. С удалением десантников от сопки стихли ружейные выстрелы. Над портом воцарилась тишина. Глухая, непривычная тишина, от которой зазвенело в ушах…
Завойко приказал протрубить отбой. Окрест огласили зычные звуки горнов, дробный бой барабанов. Губернатор посмотрел на часы: до пополудни оставалось полчаса…
— Братцы! — что есть силы заорал фельдфебель Спылихин. — Да неужто мы отбили такую силищу! Их же было — тыща! А нас — хрен да маленько. — Он по-мед-вежьи обнял двоих стоящих рядом. — Милые мои, отбили! Пригожие, отбили!
Люди, возбужденные боем, не сразу поняли, что сражение кончилось. Однако горны настойчиво трубили сбор. Воины стали сходиться на призывные звуки. Вокруг в разных позах лежали убитые — матросы, солдаты, волонтеры… Вниз с помощью товарищей потянулись раненые, многих несли на ружьях.
Фельдфебель из интендантской службы склонился над мертвым Заборовым.
— Не гневайся, Сидорыч, на меня, — бормотал он. — Зря я обижался на тебя из-за крыс. А сарай с рыбой все равно ведь изверги спалили…
Старик-камчадал с беззвучным плачем оттаскивал от камня убитого немого внука.
— Шагай! Шагай, Европа! — бодро кричал пехотный унтер-офицер, подталкивая прикладом кремневки пленного англичанина. — Отвоевался, завоеватель! Славь Бога, что жив остался. А то, вишь, как оно обернулось…
К месту сбора спешил поручик Губарев. Он триумфально нес на древке синее полотнище, перекрещенное краснобелыми полосами.
— А вот это, братцы, видели? — таинственно спросил он и торжественно добавил: — Сие английское знамя! Гибралтарского полка морской пехоты!
Минутное молчание. У людей сперло дыхание. И удивленные возгласы:
— Их ты! Штандарт бросили!
— Вот это да-а!
— Позорники!
Все с интересом начали рассматривать цветное полотнище с изображением головы льва и земного шара, обрамленного венком.
— Буквы-то не наши. Что там намалевано?
Поручик перевел:
— «Гибралтар. За моря и земли».
— Поди-ка ты!
— Чего захотели? Чужие моря и земли!
— Зубастый зверь!..
Командиры разрешили спуститься всем в порт.
Завойко, выслушав доклады офицеров, горячо поздравил людей с убедительной победой. Он хотел дать кое-какие распоряжения, но священники Иона и Георгий посчитали, что наступил их черед.
— Сослужим, рабы божьи, благодарственный молебен! — прогудел иеромонах Иона.
— Восславим Господа Бога, придавшего нам силу богатырскую и разумение! — вторил ему священник Георгий.
Завойко не возразил: для духовных отцов иногда и губернатор не власть. Это был как раз такой момент, когда ему противиться не хотелось.
Сослужив молебен, люди по указанию губернатора потянулись на Никольскую сопку. Им было велено подобрать и сложить трупы около Озерной батареи. По одну ее сторону положили мертвых защитников порта, по другую — завоевателей. Тут же выросла горка из трофейного оружия: штуцеров, брандскугелей, пистолетов, сабель, кортиков, гранат…
— Посмотрите, ваше превосходительство. — Лейтенант Константин Пилкин подал губернатору бумажку. — Любопытные тут записи. Нашли у убитого английского офицера. Полагаю, что он командовал сегодня первым десантом. На сорочке покойника есть надпись «Parker». Видимо, это его фамилия. В записке указано, что десантников было шестьсот семьдесят шесть.