И Тимчук уже представляет себе темное помещение индикаторной, склонившихся над экранами операторов. Светлая развертка обегает экран раз за разом, раз за разом — до бесконечности. На развертку долго смотреть нельзя — устают глаза. Да и нет в этом необходимости. Смотреть нужно чуть позади нее: после того, когда она пройдет по экрану, ярче высвечиваются на нем электронные засечки от предметов, которые находятся в воздухе. Но все равно порой начинает рябить в глазах, развертка расплывается. Все! Нужно дать глазам отдохнуть, хотя бы немного, закрыть ладонью или носовым платком. Старший смены, не отрывая глаз от экрана, уступает место другому оператору, а сам садится к столу, закрывает глаза… Потом включает вентилятор, закуривает и снова садится к экрану.
Растет гора коротких солдатских окурков в алюминиевой пепельнице. Иногда за ночь троим не хватает пачки сигарет. Чтобы не заснуть ненароком, потихоньку переговариваются между собой. Только о чем говорить? Все уже переговорено, каждый знает друг о друге все до мельчайшей подробности.
В эти долгие ночные часы операторы, быть может, немного похожи на космонавтов, которые проходят тренировки в сурдокамере. Нужно обладать большой выдержкой, чтобы не ослабить внимание, не отвлечься от экрана даже на секунду.
СОЛДАТ СТЕРНИЦКИЙ
Сегодня не везет Стерницкому с самого утра. Долго тянулся на подъеме. Сначала попал ногой не в ту штанину, потом искал сапог, потом запутался с портянкой. Ох, эти портянки!
Наконец, оделся. Но к этому времени все отделение уже стояло в строю и смотрело на Стерницкого, как он не мог всунуть ногу в сапог. Старшина даже поморщился и с досады ушел в каптерку, передав «бразды правления» дежурному по роте.
И вот Стерницкий становится в строй. Солдаты бегут на физзарядку. Плохо завернутая портянка скомкалась у пальцев жгутом, больно давит ногу. Бежать трудно.
Дежурный по роте Чиглинцев кричит над самым ухом. Оглушил даже.
— Живее, Стерницкий!
«Легко ему приказывать «живее», — думает Анатолий. — За полтора года службы он научился мотать портянки. Они у него лежат на ноге, как безразмерные носочки». Однажды даже старшина обратил на это внимание всех новичков.
Хотел бы Стерницкий на него посмотреть, когда он только что пришел в армию. Наверно, не умел даже заправить гимнастерку под ремень как следует. Толстый, того и гляди рубашка на спине лопнет. Как он только бегает?..
Но Чиглинцев бежал не хуже других, не отставал от строя. Как бы хотелось Стерницкому, чтобы младший сержант споткнулся и упал. Ох и посмеялись бы все тогда.
Наконец, все начинают делать упражнения.
После физзарядки заправка коек. Нет ничего хуже для Стерницкого, чем это «бабье» дело. «И зачем их заправлять, — думает он. — Пусть бы проветривались весь день. Гигиенично».
Но старшина Губанов другого мнения на этот счет. Он требует, чтобы солдаты не просто заправили койки, а сделали это по всем правилам, чтобы койка выглядела «как на картинке».
«Ему можно требовать. Дома у него, конечно, жена заправляет постель. А в казарме жен нету. Хорошо бы хоть горничные были, как в гостиницах, — мечтает Стерницкий. — Встал и пошел себе по делам. Приходишь, а коечка уже заправлена. И в номере порядок. Не надо пол скоблить и натирать. А это дело тоже не из легких».
Солдаты подшивают подворотнички, готовятся к утреннему осмотру.
Стерницкий смотрит на свой. Перевернуть, что ли? Потом вспомнил, что уже переворачивал. А чистого нет. Можно было бы, конечно, попросить у дружка Артамонова, но Артамонов, как нарочно, в наряде стоит с карабином на вышке и обозревает из бинокля окрестности. Не полезешь же к нему на вышку.
«Ладно, сойдет и этот», — решает Стерницкий.
Солдаты строятся. Старшина начинает осмотр. Проверяет, как начищены пуговицы, бляхи ремней, сапоги. Все это должно сверкать. Ну что ж, носочки сапог у Стерницкого блестят — специально для старшины начистил. Но тот, как нарочно, даже не смотрит на них, приказывает:
— Расстегните воротничок.
И как он только догадывается?..
Стерницкий с готовностью начинает расстегивать верхнюю пуговицу. Думает, увидит старшина, что от него не скрывают ничего, и пройдет дальше вдоль строя.
Не тут-то было. Старшину провести невозможно.
— Грязный, — выносит приговор старшина, оглядывая его подворотничок. — Почему не переменили?