– Надеюсь, до этого не дойдет, но все равно – спасибо.
– Не за что. Отметим? – предложил он, протягивая запотевшую от холода бутылку пива.
– А как же! – радостно согласилась я. – Только немного, а то мне еще на работу сегодня.
– Ладно, сейчас начнем, а вернешься – продолжим. За твой развод! – провозгласил он, подняв неизменный бокал с пивом. Почему-то Шпик пил пиво не из стаканов и кружек, а исключительно из бокала. Винного. Впрочем, зачастую бокал был единственной чистой емкостью этого дома. Я имею ввиду – из приличных.
Когда я поднялась со стула и прошла на кухню за стаканом уже для себя, то не заметила там вообще ни одной чистой кружки: кругом стояли горы немытой, заплесневелой, вонючей посуды.
– Ты когда в последний раз убирался? – поинтересовалась я, вернувшись с одноразовым стаканчиком, чудом отысканным в таком бардаке.
– Кто, я? Месяца четыре назад, – пожал он плечами.
– Чего ты врешь!? Еще на прошлой неделе у тебя было достаточно чисто.
– Так у меня Чуян убирается раз в две недели. И ты иногда, – пояснил он.
– Ах ты, чушка ленивая! А у самого что, – инвалидное кресло?
– Нет, просто мне – наплевать. У меня есть чистый бокал для пива и кружка для кофе, а больше мне ничего и не надо.
Тут он, в общем-то, прав: чистая посуда ему почти не нужна, так как ест он один раз в день и обычно – вне дома. Чаще всего это происходит в ресторанчике, расположенном неподалеку. Только там подают его любимое блюдо (острую курицу), которое сам себе он почему-то никогда не готовит. Видимо, это был тот редкий случай, когда у другого повара оно получалось лучше, чем у него.
Ел же он всегда лишь после того, как выпивал последнюю кружку пива. Потом сразу же шел домой и засыпал.
Иногда у него не было сил, чтобы дойти до дома, и он засыпал прямо на улице. Такая реакция тела вполне объяснима: весь день он вливал в себя только пиво, а стоило настоящей еде попасть в организм, как мозг тотчас же отрубался – все силы переключались на долгожданную пищу, и на остальные действия их попросту не оставалось. Однако убедить его есть хотя бы пару раз в день, чтобы организм снова привык к еде и перестал на нее так реагировать, я не могла. «Не хочу» – упрямо мотал он всклокоченной головой.Глава 7
Воскресенье. Лето две тысячи пятого года.
Я была еще внутри бара, а Ким уже выносил на улицу пластиковые столики и готовил мясо для жарки, – с некоторых пор он решил привлекать клиентов бесплатной едой по воскресеньям, и его идея, в общем-то, себя оправдала: народ валом валил (халява, она и в Корее – халява!).
С улицы на меня постоянно заглядывался рыжий парень, и я вышла, чтобы как обычно познакомиться с ним и его друзьями. Его звали Кевин. Он-то и стал впоследствии моим «ничего не значащим увлечением».
Почему он? Сама не знаю. Наверное, настойчивостью он меня взял: не давал мне прохода, приходя в бар каждый день, засыпал цветами и комплиментами… Да, я знала, что никакого «потом» у нас с ним нет, и не будет, но оно мне было уже и не нужно – хватило «светлого будущего» с Санни.
Кевин оказался парнем женатым, с тремя детьми, один из которых ему – не родной (жена с детьми, понятное дело, сейчас находилась в Америке, да не одна, а как выяснилось чуть позже, – с очередным (!) бойфрендом). Да-а, все-таки быстро у них это получается: парню всего двадцать пять, а детей – уже трое.
– Ого! – засмеялась я, услышав о численности потомства. – А сколько еще планируете?
– Нисколько, – улыбнулся он.
И добавил:
– Я каналы перевязал.
Да уж – весело, ничего не скажешь…
Мы встречались, не давая друг другу никаких обещаний и не ожидая ничего взамен, но к концу моего пребывания в Корее (наступил август, и у меня уже заканчивалась виза) Кевин давно обещал развестись и жениться на мне.
Честно признаться, какая-то часть меня надеялась, что именно так он и поступит (все-таки прав оказался Шпик: не могу я встречаться просто так, все равно оказываюсь «вовлеченной эмоционально»!). Другая же часть при этом вопила: «Дура! На кой тебе он и его дети! Да и вообще, глаза-то разуй: не будет он разводиться!». Так и разрывалась я на две половинки: мечась между доводами разума и желанием создать семью (пусть и без совместных детей), быть хоть кем-то любимой.
Кевин тоже страдал. Он метался между чувством долга по отношению к собственным детям и мной, не переставая при этом клясться в вечной любви и строить планы нашего совместного будущего…
В общем, весь тот отъезд дался мне нелегко. Но особенно – та его часть, когда пришло время прощаться со Шпиком.
– Не уезжай! Не уезжай, пожалуйста! Я без тебя не справлюсь! – рыдал он.