Над военным аэродромом на окраине Пхеньяна я появился явно внезапно, так что в царившем там сонном царстве с ровными шеренгами не таких и многочисленных самолётов вызвал переполох. Никто не ожидал моего появления, а радары не предупредили. Ну ещё бы, я для того на бреющем и шёл. Радар тут точно был, вон установка на вершине сопки, она меня и пропустила. Сейчас-то видит, конечно, я свечой поднялся метров на двести, но до этого засечь меня не должны были. Почти сразу внизу забегали. Несмотря на утро, на аэродроме почему-то оказалось довольно много народу, видя, как несколько зенитных расчётов шустро разворачивают стволы в мою сторону, я покачал крыльями и с разворотом на левое крыло пошёл на посадку. Не скозлил, сел мягко на три точки, покатившись к зданиям на другой стороне поля. Со всех сторон ко мне бежали вооруженные люди, в основном местные, хотя в стороне у бараков я заметил несколько человек, что отличались, поздоровее и выше были, светлые, точно наши из советников. Двое в трусах стояли, мой прилёт их явно из койки поднял. Ещё бы, такая рань. И всё же, откуда тут столько вооруженного народу?
Докатившись до конца полосы, я свернул и притормозил, тут меня уже ждали, я больше скажу, несколько солдат шагали рядом, держась за крылья, так что, выключив мотор, я приоткрыл дверцу со стороны пассажира и стал расстёгивать шлемофон, отсоединив штекер от рации. Заглянувший в салон офицер, явно особист, этих легко опознать по взгляду, с подозрением смерил меня взглядом, явно удивившись увиденному, и махнул рукой, мол, вылезай. Повесив шлемофон на штурвал, я уцепился за верхнюю стойку и одним слитным и изящным движением выскользнул наружу, встав на ноги. Потом, задумавшись, сунул руку в салон, помешать мне не успели, и достал колодки, протянув их ближайшему солдату, дёрнувшемуся было ко мне, и указал на колёса. Тот взял, но ничего делать не стал, так и висели у него в руке. Тут наконец ко мне протолкались несколько офицеров, явно из старших, не ниже майора, причём все одеты по форме, все пуговицы застигнуты, вот один из них, не знаю местных знаков различия, и обратился ко мне:
– Кто таков? Перебежчик?
– Мне шестнадцать лет, какой перебежчик? Скорее беженец-доброволец, – с укоризной сказал я и сразу продолжил, пока не остановили и особисты не увели для разговора без свидетелей – кажется, это приват называется? – Меня зовут Пак Мун Хо, я сын бывшего чиновника из Южной Кореи, два года назад мою семью расстреляли под надуманным предлогом. Якобы мой отец и остальные из клана, где он состоял, симпатизируют идеям коммунизма. Мне удалось с сестрой бежать, она умерла, аппендицит. Тогда я последовал заветам отца и отправился в Советский Союз, где и прожил полтора года. Отец мне дал координаты одного военного лётчика, и я нашёл его, тот выполнил просьбу отца и научил меня летать. На советских военных самолётах. Предполагая, что скоро будет война, я решил участвовать в ней и отправился к вам. Правда, контрабандисты, которые меня должны были доставить к вам, оплошали, сильный ветер отогнал их судно к южанам, и сторожевое судно нас остановило, пришлось сбрасывать вещи за борт, меня бы за них расстреляли, деньги только оставил. Бежал в порту Пусана, угнал этот самолёт с запасного аэродрома, и вот добрался до вас. Это мой трофей, и я официально при свидетелях сообщаю, что дарю его ВВС Северокорейской армии. Это подарок от меня, это хороший наблюдатель и артиллерийский корректировщик, рация в салоне есть. Прошу только позволить мне забрать мои вещи из салона.
– Есть оружие? – успел вклиниться в мою речь тот офицер, что заглядывал в салон.
– Да, трофейный пистолет, – кивнул я. – Он там в кобуре сверху на вещах лежит.
– Это приятный подарок, мы его принимаем, – слегка кивнул один из местных старших офицеров, но задать свой вопрос не успел, его опередили.
– На каких самолётах вы летали? – вдруг услышал я вопрос сбоку, на чистом русском языке.