— Что я должен сейчас сделать, ваше высочество?!
— Идите со своими ландскнехтами на тот лагерь, и перебейте всех шведов, кроме одного. Его отправьте с этой грамотой в Выборг, — Владимир протянул очередной заранее написанный свиток. — Остальных, немцев, датчан и прочих тоже убейте, но только если откажутся служить мне, принцу Вольдемару. Я сын и наследник короля Ливонии и принца Датского Магнуса…
Лжедмитрий II, пришел на смену первому, и даже стал царем, только в Москву не вошел — там на троне сидел Василий Шуйский. Известен как «Тушинский вор», а вот определить кто он таков на самом деле не смогли ни современники, ни историки, уж слишком мутный был тянущийся за ним шлейф. Но таково большинство самозванцев, особенно те из них, что дорвались реальной власти…
Глава 15
— Прости, княже, но не так важно, ублюдок ли он польского короля Стефана Батория, или сын-последыш ливонского короля Магнуса. Не стоит это наших домыслов, Данила Тимофеевич. Тут другое важно — мать-то его Мария Владимировна дочь убиенного царем Иоанном Васильевичем удельного князя Владимира Андреевича Старицкого, а вот это важнее всего. И что весомо, так то, что вдовая королева сейчас в Троицкой обители, от которой войско «тушинского вора» отогнали.
— А нам то какая выгода от сего, боярин? Ты куда клонишь, Иван Михайлович? А ежели он самозванец, как Лжедмитрии эти?
— На сие плевать, княже, однако хотелось бы, чтобы сей принц оказался настоящим, пусть и ублюдком польского короля. В нашем положении, сам посуди, любой союзник важен. Царь Васька от Корелы отказался, всю землю уезда свеям отдал. Так что не властен он нынче над нами, да и боярский приговор то утвердил. Под короля народ наш не пойдет, драться будет насмерть. А правителя хвать — да и нет. Ты более не воевода, а я вообще только за оборону города ответ держу. Где наш государь-то, раз короля мы не признали, а царь, боярами выкрикнутый, от нас отказался сам?
Голос Пушкина стал вкрадчивым, глаза лукавством сверкнули, и князь Мышецкий сообразил, ахнув:
— Ох, и премудрая голова у тебя, Иван Михайлович. Ведь если мы оного принца пригласим на княжение, как истари новгородцы на вече делали, то с нас взятки гладки. И пусть свейский каролус с него спрашивает вины, а не с нас. А если нужно будет, то головой сего принца откупимся — лютеранин он, не православный, чтобы за него всей землей держаться. И времечко оттянем, если получится, пока в Стекольне решат, что делать надлежит. Листопад пойдет, дожди зарядят, а там и снег выпадет.
Князь Мышецкий повеселел, отпил взвара — все же в шубе жарковато сидеть, дороден был, даже тучен Данила Тимофеевич. Но того честь боярская требует, люди ведь смотрят, а потому грех устои нарушать самому, иначе с других требовать будет нельзя.
— Вот и я о том, княже. Мыслю, не самозванец он, как «тушинский вор» — роду знатного. Сам посуди — и купец Игнат Котомин, и пятидесятник Тимоха Анкундинов одно говорят — руки изящные, к труду всякому не были приложены, кожа гладкая, да и перстень с кольцом, да еще с каменьями. Опять же, цепи и браслет на руке златые, с курантами диковинными, столь малыми. И еще чудес всяких много при нем, а червонцев те стоят немало. Купчина ошибиться вряд ли сможет, но все добро принца оценил во многие тысячи полновесных дукатов. И то, мыслю, самая малость — вряд ли он все показал, самое важное от глаз чужих припрятал.
— Хм, а ведь ты прав, мы о нем ничегошеньки не знаем. По происхождению литвин али поляк — на языках говорит как на родных. А вот речь наша худая, но понятная, чухонский и немецкий говор знает добре. По латыни слова говорил не раз, по-жмудински тоже. Числа в уме складывает быстро, ежели самого купца удивил. Властен чрезмерно, повелевать умеет — может и на самом деле ублюдок Батория, зело властен тот был. Стефан ведь к королеве в Каркус не раз приезжал, когда та овдовела. Слышал я о том разговоры.
— А еще говорят, что Мария Владимировна красотой славилась тогда, и ребятенка в дом взяла, приемыша — говорила, что от знатного ливонца сирота остался. И король Стефан о том дитятке попечение свое имел.
— Тогда он и есть последыш — родился после смерти отца, короля Магнуса. Ребенка ведь могли пришибить — кто защитил бы?! Матушка сама призрения просила, а тут законный наследник. А свеям бы это сильно не по нраву пришлось. А много ли дитю надо — за ножки вздернули, и головенкой по стенке каменной — как есть пришибли бы без жалости.