— Хреново, даже когда новгородские и псковские перейдут под мою руку, выращивать подсолнечник можно только в самых южных районах, по рекам Ловати и Великой. А вот кукурузу только на корм. Хотя климат там как в Белоруссии, чуть холоднее, но вполне приемлемо. Не то, что здесь…
Мужчина передернул плечами — дядя с братом время от времени таскали его по Карелии, заезжали в Мурманскую область. И пожив там несколько раз зимой в юности, Стефанович решил для себя еще тогда — после начала листопада нужно перебираться в места значительно южнее, морозы для него казались невыносимыми. Только Псков и Великие Луки подходили — от них до Белоруссии (которая сейчас под литвинами) рукой подать.
— Никогда бы не подумал, что меня озаботить сельское хозяйство может. Но без зерна никуда, а картошка дай бог только лет через десять пойдет в достаточном количестве. Пока только на семена откладывать, селян обучать, да огороды под нее повсеместно копать. Без бульбы в этих местах никак не обойтись — «вторым хлебом» не зря позже именовать будут.
Стефанович тяжело вздохнул — с каждым днем проблемы только множились, и он ужасался тому объему работ, который предстояло выполнить. Про выходные дни он давно забыл, погряз в заботах, что росли как снежный ком прямо на глазах, и он с тоской подумал, что скоро будет непрерывно кружиться, как та белка в колесе…
Выборгский замок — исторически это «замок», закрывающий «дверь» на Карельский перешеек, к древним новгородским землям. Или «ключ» к ней, если со шведской стороны посмотреть…
Глава 37
— Палите из пищалей, и уходим в лес! Быстрее! Серьга, ногу приволакивай, будто уязвили тебя. Лука, падай оземь, и ползи!
Сотник Тимофей Анкундинов сейчас только суетился и кричал, понимая, что с крепостных стен его стрельцов свеи хорошо видят. А «бой» уже пошел нешуточный, узкую гладь залива затягивал пороховой дым. Из длинного каравана шнек одна была потоплена, две, на которые заранее нагрузили сено, превратились в погребальные костры. Те людишки, что подожгли свои ладьи, уже бросились в воду, их вытягивали на лодки. С тех постоянно палили из своих мушкетов ландскнехты в кирасах — над головами то и дело слышался посвист пуль, осыпалась хвоя с елей и сосен.
Хоть и «потешный» был бой, но многим, в том числе и ему самому, он казался настоящим, да и настоящие потери уже были. Один стрелец из его сотни сорвался с камня и насмерть разбился, второй сам себе свернул шею, и теперь застыл на мелководье лицом вниз, безвольно раскинув руки в стороны. Пятеро покалечились, кто ногу подвернул, и руку сломал тоже, двум рожи опалило порохом — обычное дело. Да и «свои» шведы двоих потеряли точно — сам видел, как в воду упали и не выплыли.
— Все, в лес уходим, тела погибших бросайте — пусть шведы их видят! Всем в лес, отходим и по стругам палим!
Успели, пороховой дым медленно рассеивался. Присев под елкой, Тимофей видел, как первые лодки стали подходить к крепостной пристани, как спрыгнул на нее генерал Андерссон, которому обязаны были дерзким захватом Выборга. Но в гарнизоне видимо поверили, что воевода с подкреплением пришел, под синим королевским знаменем, с припасами всяческими, на струги нагруженными. И раскрылись ворота во всю ширь, вышли начальные люди, одному из них протянул грамотку от губернатора — Анкундинов знал, что ту бумагу выборгского воеводу заставили написать не по доброму желанию, а с принуждением. Но комендант поверил бумаге, махнул рукою. Вышли из ворот его люди и стали помогать перетаскивать мешки, разгружать лодки. Генерал Андерссон сам повел своих людей в замок, обустраивать и отдыхать после «жаркого сражения» с русскими стрельцами.
— Неужто обману поверили, было бы славно…
Анкундинов еще раз посмотрел на замок Олафборг, каменные стены с пушками и башнями производили на всех неизгладимое впечатление. Штурмом взять такую твердыню было невозможно, токмо хитростью. Для того и пожертвовали и людьми, и лодками. Даже усадили на весла прежде раненных в Выборге ландскнехтов, чтобы шведы узрели окровавленные повязки. И вот на берегу погибшие стрельцы из его сотни лежат, водой омываемые — зримое доказательство прошедшего «боя».