Жалко было людей до боли, «служилых» и так жутко не хватало. Обезлюдели бывшие новгородские владения за последние годы, особенно когда первый царь Иоанн Грозный своих опричников привел. От того кошмара, что случился, а потом от долгой войны с поляками и шведами, запустела земля. Отец Тимофея был своеземцем, имел усадьбу и хозяйство крепкое, но только все в дым ушло, а людишки разбежались, куда глаза глядят от глада. Но воевать со шведами надобно, и не жалея живота своего — придут «соседушки недобрые», и своего добра с домом в Кореле он лишится. А ведь все нажито непосильным трудом, пятнадцать лет как прошло, когда добрейший государь Федор Иоаннович, отданные шведами Корелу с уездом повелел народом заселять, льготы разные пожаловал, от податей освобождение по царской милости своей дал на десять лет.
И потянулись люди с семьями, животинкой и скарбом от боярского лихоимства и поборов, ища в новом краю для себя счастье. И вроде обустроились, прибыток пошел, ибо обильны леса дичью, а реки с озерами рыбой. Жгли лес, освобождая для пашни крохотные участки пригодной земли, заранее вывернув из нее камни. И получали в первый год хорошие урожаи, которые последующие года снижались, но сам-три выходило по-всякому. Жизнь пошла, а тут Смута и сюда нахлынула — выкрикнутый боярами царь Василий Шуйский весь уезд шведскому королю отдал.
Вот тут народ на дыбки и вскинулся, что твой медведь, решили всем миром от такой напасти обороняться. Но вряд ли бы выстояли, если бы не королевич молодой, сын датского принца Магнуса и княжны Марии Старицкой, что явился со своим войском, пусть маленьким — отряд ландскнехтов из немецких земель, что «папежников» отринули. И под его началом побили малые шведские отряды, а потом у стен Корелы и войско большое. Не просто победили — с «немцами» договорились, и много ландскнехтов на службу королю Владимиру перешло по доброй воле, и среди них генерал Андерссон. И собралось вече, и решили городом и всем уездом призвать на княжение, как в старину делали, молодого ливонского короля, и всем миром помочь отвоевать ему вотчину родовую.
И первого успеха сразу достигли — Выборг у свеев отобрали, сам в том нападении участвовал, под рогожей на повозке прятался, и одним из первых в замковых воротах оказался. И сам в поход сюда отправился, за честью и славой, осталось только подождать, когда ландскнехты на службе ливонского короля перебьют ратников короля шведского Карла, напав на них утром. Ибо в это время у людей бывает самый сладкий сон.
— Следует подождать, и костры можно запалить, кашу сварить.
Поднявшись с земли, сотник Тимофей Анкундинов принялся отдавать приказы, и первым из них было распоряжение приготовить лодки и выставить наблюдателей, чтобы в нужный момент сразу прийти на помощь…
Олафборг — «крепость Олафа или Улафа», позднее Нейшлот, и ныне Олавинлинна.
Глава 38
— Действительно — «пустошь»! И как можно было довести до этого действительно процветающий раньше край?! И если такое написано в бумагах, и еще хуже я слышал от людей — то какова будет действительность, если увижу ее собственными глазами?
Такое было страшно представить, но князь Одоевский отписал ему бумагу из Новгорода, отметив, что «град до сей поры запустел». И можно бы не поверить, но так воевода в курсе происходящего и приведенные им цифры не просто удручали, они в голове не укладывались. Всего за полвека населенные и процветающие края превратились в «пустошь». И прежнего стотысячного населения Великий Новгород достигнет только спустя четыреста с лишним лет, как и Псков, впрочем, тридцатитысячное население которого сократилось в три раза. Ладно бы чума, глад, мор и все «казни египетские» прошлись беспощадно, куда больше бедствий доставили непродуманная политика московских царей, опричнина Ивана Грозного, Ливонская война и Смута. И сейчас в Кореле он читал документы и волосы дыбом вставали от бесхитростных слов — «умер с глада, хоромишка распалась»; «сбежал, семья его с голоду мертва»; «немцы убили, двор сожгли»; «опричные живот пограбили, самого умучили». Перечень событий очень длинный и ужасающий. И к этому добавлялась полное разорение городских и крестьянских хозяйств, ставшее уже тотальным. В самом городе разорилось четыре пятых домовладельцев, имеющих мастерские и торговые лавки — окончательно «обнищав», другие влачат жалкое самое существование.
По все «пятинам» будто танковыми армиями прошлись с «ковровыми» бомбежками прошлись, а потом тотальную резню населения устроили без всякой жалости. Водская, Шелонская, Деревская и Бежецкая по числу дворов сократились на три четверти, масса деревенек и селений «пусту быть, поля не запаханы, хоромины развалились». А те, что имелись, изрядно сократились в количестве и так немногочисленных дворов — обычно их было по 5–8, сейчас 1–3, и редко когда больше. Картина страшная, ясно показывавшаяся, что никаких перспектив на бывших псковских и новгородских территориях отныне нет, если бы не другие материалы, от которых не просто оптимизм появился, но и уверенность в том, что ситуацию можно изменить к лучшему.