– У меня тоже это… есть… – попытался тихонько вставить Кислый, но Мару было не перебить:
– Но и это еще не самое важное. Давай посмотрим на эти–ческую сторону нашей цивилизации. Культура, мораль, совесть, добро, зло, любовь, религия, Бог – очень информационные структуры, без человека они существовать не могут. Если чело–вечество исчезнет, они исчезнут тоже. Дереву, таракану или креветке без разницы, что такое мораль. Духовные понятия существуют только как следствие жизнедеятельности нашей цивилизации, но они все равно информация и потому располо–жены вне человека. Таков наш путь эволюции – выносить ин–формацию вне себя. Понимаешь, в чем тут дело? Если абстра–гироваться от конкретных носителей информации, которых человечество напридумывало миллион, то появляется как бы новое независимое понятие – информационное поле. Этакий эон данных, если пользоваться терминологией гностиков. По–этому нашу цивилизацию следует обозначать как humanitas informativus, и никак иначе. Сознание – это следствие обработ–ки информации центральной нервной системой, а не наоборот.
Мне было понятно, куда клонит Мара. Ребенок, этот новоис–печенный потребитель информации, появляется с совершенно чистым сознанием и с несколькими основными инстинктами, не имея никаких навыков. Задача детства – впитать и проана–лизировать бездну данных. Наверное, именно поэтому половая зрелость у человеческой особи наступает так поздно. Сама наша суть говорит о том, что пока ты не накопишь достаточно зна–ний, пока не научишься сосуществовать в гармонии с миром и обществом, тебе размножаться рано. Я ответил:
– Сама Вселенная говорит человеку, что пока он не накопит достаточно опыта, который может передать следующему поко–лению, плодиться ему воспрещается.
Мара кивнул и тут же отрицательно покачал головой.
– Потребность в информации, – продолжил он, – и эта, как ты очень точно заметил, информационно-половая зрелость ин–дивида – их диктует не внешний мир… во всяком случае, теперь. Я хочу сказать: тот факт, что оперирование информацией стало для человека онтологическим фундаментом эволюции, оставил в его генном коде определенный след. Возможно, жажда ин–формации – это один из наших инстинктов.
Небо затянулось полностью. Черно-фиолетовые тучи в сизых прожилках ритмично озарялись бледными всполохами, словно пульсировали. Ни дать ни взять – человеческое сердце. Воздух напитался сыростью, от липового аромата не осталось и следа. Дождь готов был пролиться в любую минуту, но Мару это, похо–же, не волновало. Меня, впрочем, тоже.
– Это… Сейчас дождь пойдет, – с тревогой прокомментиро–вал Кислый климатические условия и присосался к своей после–дней бутылке.
Мара и бровью не повел. Я смотрел на него и думал, что в описанной им картине кое-чего не хватает. Спросил:
– Мара, если вся информация хранится вовне, то есть отдель–но от человека, то где же хранится культура как сущность, опре–деляющая человечество? Я про культуру духа, про ту, которая формирует человеческий характер, а не ту, которая помогает писать песни и картины.
Мара кивнул, подтверждая правомерность вопроса, ответил:
– Культура строится на морали, а мораль – это всего лишь набор правил и стереотипов поведения. Как таковая, она все та же информация, которую люди вывели в отдельное понятие. Мораль – это такое себе «третье небо», если пользоваться тер–минологией все тех же гностиков.
Я посмотрел вверх. «Мораль» заполняла все видимое про–странство черной тяжелой массой. Она все так же пульсирова–ла, текла, неторопливо перемешивалась, давила на плечи и гро–зила влажным холодным наказанием. Я поежился. Мара продолжил:
– Доказательства этому очевидны. Если младенца поместить в совершенно отличный от нашего социум, младенец вырастет в существо, соответствующее этому социуму. Я говорю о психи–ческом взрослении. Физиологически он, разумеется, останет–ся человеческой особью. Именно потому, что культура и мораль находятся вне человека, взрослея, он черпает из тех информа–ционных сфер, которые ему доступны.
– Но Маугли! Он же… это… вернулся к людям! – вдруг вста–вил Кислый, радуясь, что смог-таки поучаствовать в диалоге.
– Киплинг безбожно врал, – спокойно парировал Мара. – Ма–угли никогда не вернулся к людям, потому что он вырос волком. Тут работает все тот же механизм самораздувающегося челове–ческого эго, о котором я уже говорил. Людям льстит идея их уни–кальности и совсем не нравится мысль, что эта уникальность не прописана в генном коде человека, но приобретается через опыт по мере взросления. Говоря проще, новорожденную людскую особь невозможно назвать человеком разумным, ей требуется еще несколько лет, чтобы до этого уровня доползти. И это давным-давно известно ученым: мозг младенца находится в последней стадии формирования, даже кости черепа до конца не воссоз–даны. Если младенца поместить в социум волчьей стаи, можешь не сомневаться – он вырастет в волка. И доказательство этому имеется, и звучит оно просто: все люди разные. Помимо генетичес–кого наследия, на уникальность которого я не посягаю, люди рож–даются и взрослеют в различных информационных секторах. По–нятия «народность», «национализм», «демография», «менталитет»… короче, термины, описывающие социальные группы, – неспрос–та же они появились, а? Мы плаваем в разных информационных реках и, взрослея, становимся представителями того социально–го сектора, из которого черпаем необходимую нам информацию.
Мне вспомнилась политическая карта мира, и я подумал, что пестрая палитра, где каждое государство обозначено от–дельным цветом, содержит куда больше смысла, чем кажет–ся на первый взгляд.
Раскат грома, оглушительный, как глас Зевса, на несколь–ко секунд прервал нашу беседу. Я снова посмотрел на небо, и мне в голову пришла мысль, что наша мораль, эта черная, тя–желая, изменчивая масса – одно из самых странных порож–дений человечества. Потому что единственная ее цель – ка–рать.
– Так вот, парень, – произнес Мара, как только стихло эхо грома, – замочная скважина, она же наша центральная не–рвная система – это канал, через который мы подсоединены к информационному полю Вселенной. И у этого канала есть очень сильное ограничение.
– Прям сервер вселенских данных, а мы «тонкие клиенты» с ограниченной полосой пропускания, – заметил я.
Мара улыбнулся, продолжил:
– Не знаю, что такое твой «тонкий клиент», ну да не важно… Это ограничение – защитный механизм. Представь, что бы слу–чилось с нашим далеким предком, если бы на него обрушилась вся существующая в мире информация. Он сошел бы с ума. Да и наш современник, как правило, не выдерживает. Сколько примеров ученых мужей, закончивших свои дни в сумасшедшем доме? Понимаешь, о чем речь?
– Да уж, – согласился я, вспомнив невеселую жизнь стари–ка Ницше и тем более его безрадостную кончину. – Хапнешь ин–формации чуть больше, чем тебе положено, и мозг пошлет тебя куда подальше и благополучно отрубится. «The System has failed» – и синий экран смерти.
– Точно. Но иногда этот риск оправдан. Он был необходим, чтобы дочеловек стал человеком. Он нужен и сейчас, чтобы че–ловек стал… homo extranaturalis – сверхчеловеком.
Мара пристально смотрел мне в глаза, и от этого взгляда и некоторой недосказанности я почувствовал, что впадаю в лег–кое оцепенение. А потом хлынул дождь. Мгновение назад его не было, и вот он уже наполнил пространство белым шумом, прохладой и грустью.
Капли шуршали в листьях, шипели в лужах, насыщали влагой одежду, прохладными струями стекали за шиворот. Пахло гнию–щими водорослями – должно быть, дождь растревожил тину у берегов пруда. Я сидел на лавочке с недопитой бутылкой пива в руке, неторопливо промокал и думал, что дождь – это всего лишь информация, которую выливает на нас мрачное и тяже–лое, как сама безысходность, «третье небо».