Человек, который отравил его существование, дважды пытался отправить его на тот свет, а потом отнял у него двадцать лет жизни; человек, разбивший его семью и чуть-чуть не убивший его сына, был перед ним. Элегантный, аристократичный, с седыми, тщательно подстриженными усиками. Джованни стоял посреди гостиной своей виллы и читал письмо, присланное ему доном Каподжеро Барреттой.
Позади него стену украшала большая современная картина — написанное яркими красками абстрактное полотно.
— Ты американец?
— Середка наполовинку.
Линори указал на картину.
— Ее нарисовал знаменитый художник. Он живет в двух шагах оттуда, откуда ты приехал, — в Вест-Сайде. Нравится?
Давиде уставился на полотно.
— Да нет.
Линори слегка улыбнулся.
— Мне тоже не нравится. Но мой сын Миммо захотел ее тут повесить вместо старой, и я согласился. Новое, оно… к нему надо привыкать, надо с ним считаться. Иначе лучше отойти в сторонку.
Линори продолжал вертеть в руках письмо Барретты. Потом взглянул на Давиде.
— Ну, так чем же я могу тебе помочь? Ты нуждаешься в деньгах?
— И в них тоже. Но деньги я привык зарабатывать.
— Что же ты умеешь делать?
Давиде пристально поглядел на него.
— Я верный человек.
— Верный? Кому?
— Тому, кто ко мне хорошо относится.
Он спускался по лестнице медицинского факультета с книгами под мышкой. Взгляд угрюмый, недружелюбный. На нем были джинсы и коричневая кожаная куртка. Волосы и глаза черные. Глаза такие же, как у матери, подумал Давиде.
Войдя в университетскую столовую, Давиде увидел его за столиком в глубине зала. Он сидел один. Поднеся, словно нехотя, вилку ко рту, читал. Книга лежала рядом с подносом, на котором стояли тарелка с макаронами, тарелка с зеленью и бутылочка минеральной воды.
Давиде еле преодолел этот десяток метров до его столика, заставляя ноги не останавливаться, а голову не думать. Опустился на стул напротив. Стефано рассеянно на него взглянул. Окинул взглядом этого человека, пристально на него уставившегося и притом усевшегося за стол, не принеся с собой подноса с едой. И вновь погрузился в свою книгу.
Давиде перевел дыхание.
— Ты не знаешь, кто я такой, а я-то тебя знаю. Это было очень давно, ты тогда только родился, и у тебя еще не было этого шрама на шее.
Стефано поднял голову, опустил вилку на поднос, положил руку на раскрытую книгу и легонько коснулся шеи палицами другой руки.
— А, значит, еще до операции…
— Да, до операции.
Наконец Давиде решился:
— Я друг твоего отца.
Стефано резко поднялся, схватил книгу и поднос. Он хотел пересесть за другой стол. Давиде удержал его за руку:
— Постой.
Стефано вновь сел.
— Послушай, чего тебе надо? Чего ты ко мне привязался? Приходишь, садишься, пристаешь с разговорами. Неизвестно кто такой…
— Твой отец живет в Америке, я приехал оттуда. Стефано провел рукой по лбу. Он с трудом сдерживался.
— Да, да, понимаю, он живет в Америке. Очень приятно слышать. Ну и что с того? Мне-то что? Может, он надумал вернуться? Хорошо, передай, что если я ему понадобился, то может найти меня здесь ежедневно, даже по субботам. Пусть приезжает, я хоть смогу, наконец, плюнуть ему в рожу!
Давиде положил на стол рядом с подносом свернутую рулончиком пачку долларов.
— Вот, это тебе послал отец.
Стефано посмотрел на деньги, потом перевел взгляд на Давиде.
— Хоть ты и говоришь, что он твой друг, но меня от этого типа просто тошнит! Каков мерзавец! Бросает в один прекрасный день, не сказав ни слова, мать и меня, а потом, через двадцать лет, присылает своего приятеля с пачкой долларов!
— Да ты их возьмешь или нет?
Стефано минутку подумал, потом сунул рулончик в карман.
— Да конечно возьму. Они мне пригодятся. Но только не вздумай благодарить его от моего имени.
Давиде вынул спички и начал вертеть коробок в руках.
— Есть у тебя девушка?
— А у тебя?
— У меня нет.
— А что касается меня, так это мое личное дело.
Давиде поднялся. Пытаться продолжать разговор было бесполезно. А, кроме того, это причинило бы ему еще большую боль.
— Ну ладно. Если ты всегда в таком настроении, то тебе не позавидуешь.
И пошел к выходу из столовой.
Стефано взял оставленный Давиде на столе спичечный коробок и прочел на нем рекламную надпись: «Отель «Гибралтар».
Дверь артистической уборной приоткрылась. Эльзи сидела перед зеркалом и снимала грим — спектакль только что кончился. Гардеробщица «Приве» показала головой на коридор куда-то себе за спину.