Андреа оставался бесстрастен.
— Прежде ты должен все сказать.
— А ты должен обещать, что их отпустишь. Со мною делай все, что тебе угодно, но они совершенно ни при чем. Ты должен мне поклясться!
Андреа, все так же холодно, ответил:
— Хорошо, клянусь тебе.
Стефано взмахнул связанными руками и закричал:
— Не говори им ничего, этим сволочам! Грязные свиньи!
Давиде резко обернулся:
— А ты заткнись!
Потом кивнул Андреа. И подошел к нему.
— Ладно, я тебе все скажу. В Люксембурге мы сообразили, что махинация, которую вы сейчас пытаетесь осуществить, как две капли воды похожа на ту, что когда-то провернули с портом Алькантара. Ваксман-Банк — эго нечто вроде вашего тайного святая святых, специально созданного для того, чтобы через него могли безо всякого контроля входить и выходить огромные капиталы.
Для Андреа сказанное Давиде не явилось большой новостью — это было лишь подтверждением его давних подозрений.
— Ты хочешь сказать, что миллиарды, ассигнованные по закону Респиги, пойдут на финансирование незаконных сделок?
— А что, разве ты этого не знаешь? Разве не ты сам перевел их на счета в этом банке?
— Я надеялся таким образом вызволить свою семью из зависимости от мафии.
— Кто тебе посоветовал так сделать? Тано?
Андреа не стал возражать:
— Да, это его совет.
— Он тебя обманул, использовал. Именно из-за этого и убили Нинни! Тано взял тебя за ручку, и ты послушно пошел за ним прямо к своей гибели. Ты даже сам не заметил, как оказался втянут в кровавую войну.
Андреа все так же бесстрастно взглянул на него.
— Это все, что ты хотел мне сказать?
Давиде кивнул:
— Да, все.
— Прекрасно. Думаю, нам с тобой не о чем больше говорить.
— Ты обещал отпустить их двоих…
Андреа насмешливо улыбнулся.
— Разве я это обещал? Не помню.
— Сукин ты сын!
Глаза Андреа потемнели от гнева.
— А ты, когда пришел в этот дом, может быть, не обещал верно служить моему отцу и всей нашей семье? Разве ты сдержал свое обещание?
Давиде приблизился к нему, стал умолять.
— Спаси моего сына. Спаси хоть его. Ведь я, помнишь, спасал твоего.
— Я стал глух ко всем просьбам и ни для кого не делаю исключения. Хватит с меня добрых дел!
Как только Андреа вышел из комнаты, Туччо и Рико надели на Давиде наручники, продернули цепочку сквозь оконную ручку. Потом тоже вышли.
На дворе, у двери охотничьего домика, Андреа приказал Карте:
— Пристрелите их. Всех троих.
Давиде пытался освободиться, но сколько ни дергал, ни цепочка, ни ручка не поддавались. Потом подумал, что даже если бы ему и удалось высвободиться из этого неудобного положения, все равно в наручниках ничего не сделать. Он не сможет защитить ни себя, ни Стефано, ни Марту. Он прижался лбом к холодному стеклу и стал смотреть на погруженный в ночную тьму парк. Наверно, Туччо с Рико сейчас вернутся, чтобы убить их, и ему остается лишь ждать, когда это произойдет.
Стефано тоже понял, что жить им осталось совсем недолго. Через двадцать лет он вновь обрел отца. А теперь скоро его снова лишится. И уже навсегда. Ему хотелось излить свое горе в слезах.
Но он сделал над собой усилие и заговорил. Так, словно перед ним не лежала связанная и окровавленная мать. Словно все они были у себя дома и сидели вечером за столом.
— Знаете, через месяц начинаются спортивные студенческие соревнования. Жаль, если на этот раз я не смогу в них участвовать.
Давиде обернулся и взглянул на него.
— Показываешь хорошие результаты?
Стефано кивнул.
— Бегаю стометровку за одиннадцать и две десятых…
— Ну, тогда приду на тебя поглядеть. Хотя и не очень-то тебе верю.
— На этот раз я всех оставлю позади. Всех до одного. Тренер говорит, что главное быть уверенным в себе, представить, что там, за финишной чертой, тебя ждет что-то очень важное, ждет только тебя одного. И ты должен суметь это взять. Но оно должно быть для тебя действительно чем-то очень важным, чего ты желаешь больше всего на свете.
— А ты чего больше всего желаешь?
Стефано почувствовал, что теряет самообладание. И разрыдался.
— Обнять тебя…
У Давиде от волнения сжалось горло.
— Думаешь, поможет?
— Наверняка.
Давиде опустил голову и отвернулся к окну. И увидел за стеклом Глорию.
Она стояла у окна и с той стороны смотрела на него. Глаза у нее были широко раскрыты, как у испуганного ребенка. В руке она держала пистолет Андреа.