Давиде засунул револьвер сзади за пояс брюк, накинул куртку и вышел из мотеля.
Истина
Окружной прокурор перелистывал лежащую перед ним на столе папку. Он вынул из нее авиабилет, сдвинул очки на кончик носа.
— Мазино Сальерно, по имеющимся сведениям вчера вы находились в Италии. Вы прилетели на Сицилию одиннадцатичасовым рейсом и улетели в тот же вечер. Зачем?
— Я должен был встретиться с женщиной.
Сильвия сидела позади Мазино. Лицо у нее было осунувшееся, глаза усталые. Она решила тоже задать ему вопрос:
— Где вы провели то время, что находились в Палермо?
Мазино обернулся к ней и с вызывающей насмешливой улыбкой ответил:
— В постели.
Куадри и Треви слушали стоя, прислонившись к шкафу, на котором красовался бюст Авраама Линкольна. Куадри засунул руки в карманы, Треви подбрасывал на ладони и ловил шариковую ручку.
Симон взял пальто и, ни с кем не попрощавшись, вышел из кабинета прокурора.
Под дверью комнаты номер 945 виднелась полоска света. Давиде посмотрел в один конец коридора на девятом этаже гостиницы «Эспланада», потом в другой. Ни души. Он сунул правую руку под куртку и вынул револьвер. Потом потянулся левой к ручке двери. В эту же секунду свет в комнате погас, и дверь резко распахнулась.
Давиде вмиг почувствовал, как его схватили за рубашку, и оказался на полу в железных объятиях Симона. Револьвер отлетел в сторону. Симон пнул его ногой в бок. Давиде удалось вырваться и дотянуться до револьвера. Он приставил его к горлу Симона и поглядел ему в глаза.
— Как поживаешь, Симон?
Симон несколько секунд вглядывался в склонившееся над ним лицо. Наконец узнал.
— Давиде… какого черта… что ты здесь делаешь? Давиде слегка отдышался, но не ослабил тиски.
— Я хочу, чтобы ты мне кое-что рассказал, хочу докопаться до истины. А заодно узнать правду и о тебе.
Ночь уже кончалась, за окном занималась заря. По Гудзону медленно плыла большая баржа. На мосту еще горели фонари.
Симон сидел на кровати, узел галстука ослаблен, воротничок рубашки с короткими рукавами расстегнут. Он говорил уже несколько часов подряд.
— Все эти годы я думал, что ты погиб. А ты — вот тут, живой! У тебя пистолет, и ты даже вроде собираешься пустить его в ход. В чем дело, Давиде?
— Потому что меня кто-то заложил. Это ты меня продал, Симон.
Симон развел руками.
— Ну что ты несешь?!
— В ту ночь самолет, на который вы меня посадили, приземлился в Цюрихе. А два часа спустя меня там попытались отправить на тот свет.
Давиде указал стволом револьвера на левую руку.
— Пуля мне перебила руку, вот здесь. Я потерял уйму крови и лишился сознания. В больнице пытались выяснить, что произошло, задавали кучу вопросов. Как только поднялся на ноги, я сразу же уехал — сперва бежал в Париж, потом в Тулон. Однако меня снова отыскали, А ведь никто не мог знать, где я нахожусь, кроме Марты. Я ей написал всего одно письмо. Тебе это ни о чем не говорит?
Симон кивнул.
— Да, Марта мне его читала.
— И ты…
— Я сразу же поехал к тебе в Тулон. Но ты уже исчез.
Симон хотел встать. Давиде направил на него револьвер.
— Сиди, где сидел.
Симон вновь опустился на кровать. Давиде продолжал:
— Мне пришлось исчезнуть! До меня снова добрались. И навел их на меня никто другой, как ты.
— Не болтай глупости! Кто-то из секретных служб решил тебя убрать. Твое письмо они прочли прежде, чем его получила Марта. Поэтому-то я и пытался тебя найти.
— Меня хотела угробить мафия. При чем тут секретные службы?
— В тот период кто-то из их людей был замешан в делишках, в которые некстати сунули нос ты и группа Джорджи. У нас в отделе по борьбе с наркотиками кое-кто из самого высокого начальства тоже хотел все замять. Поэтому избавились и от меня: на восемь лет, чтобы не мешался под ногами, послали в Гонконг.