Добродушно, вроде бы в улыбке, раскрыв рот, как бы похваляясь — на всякий случай! — смертоносными клыками-кинжалами и поиграв серповидными иглоострыми когтями (Вот они, видите? А теперь их нет, а вот опять смотрите! Громадные? То-то!), Ленивый пробасил:
— Поговорить хочу.
— Давай, давно хотели с тобой встретиться. Мы два раза встречались.
— Я вас замечал много чаще. Вы как-то прошли от меня в паре прыжков, я легко мог смять и раздавить вас обоих.
— Зачем же ты караулил?
— А надоела ваша слежка. Она унижает царя зверей.
— Но мы не желаем тебе зла.
— Чего же вы хотите?
— Узнать подробно, как и чем ты живешь.
— Плохо узнаёте. Думаете, подсчитали задавленных мною зверей, сколько ем я, хожу где и как охочусь, и все?
— Да нет, нам нужно гораздо больше выяснить. Как, например, и когда ты любишь своих подруг и какие у тебя чувства к детям. Почему так ненавидишь собак и в этой ненависти становишься безрассудным. Болеешь чем, чему благоволишь и что презираешь. Очень интересуемся, так ли ты силен умом, как телом. Отчего ты то до скупости экономен, а то вдруг становишься безрассудно жестоким и расточительным. Зачем ты месяц назад задрал сразу трех кабанов, если был сыт? И бросил, лишь побаловавшись задком одного из них? И не вернулся, оставив все воронам?
— Я здесь хозяин. А знаете ли вы, что мне иногда приходится подолгу голодать?
— Знаем. Ты слишком жирен, чтобы страдать от голода. Для тебя это просто временный пост. Чтобы не зажирел вовсе, как медведь.
— Это так, — согласился Ленивый. Широко и бесцеремонно зевнув, он вдруг вроде бы хитро улыбнулся и сказал, прищурив глаза: — И все-таки вы не все обо мне узнаете. Вот, например, почему мы не трогаем сейчас людей? Когда, конечно, они нас не обижают. Не едим их?
— Для нас это пока загадка.
— Она долго будет загадкой. А знаете ли вы, что любители человечьего мяса все-таки могут объявиться и среди тигров? Сначала случайно, потом… Потом это станет обычным…
— Мы такое не исключаем. Но горе будет вам.
— Ах, горе! Вы за год убиваете полтора десятка нашего брата, а вас не тронь!
Распалившись в злобе, Ленивый зазмеился хвостом, ощерился в угрозе и уже зло рычит:
— Вы считаете себя царями земли и всего живого, а благородства в вас мало. Зачем вы убиваете животных? Только для того, чтобы снять с них шкуру? Лес зачем пилите и жжете?
Ленивый наклонился так близко, что его усы защекотали по лицу Юдакова, и стало так жутко, что он проснулся в трясучке. Раскрыл глаза — не увидел Ленивого, а лица касались метелочки вейника, шевелящиеся под легкими порывами ветерка…
Полуденное солнце пригревало и не давало коченеть. Сжавшись в комок, он берег каждую частицу тепла. Сначала лежал и думал о солнце, костре, печке, потом в полузабытьи переключился на Ленивого.
Конечно же этот тигр только что «высказал» его — юдаковские — мысли. Если судить объективно, сделано и выяснено не так мало, но как еще много неузнанного! Загадок, проблем, пробелов. Особенно во взаимоотношениях тигра с человеком. Как совместить задачу охраны тигров и повышения продуктивности охотничьего хозяйства? Как надо будет охранять тигров, если объявятся среди них людоеды? Можно ли отлавливать тигрят? А как это скажется на популяции? Споры все больше на эмоциях… Много еще вопросов, которые нужно решать. В сущности, сделано-то маловато… Разве можно, чтобы все это сейчас оборвалось…
Но все же думать приходилось больше о своей жизни, о своей судьбе. Да, прожито тридцать пять лет, правильно и неплохо прожито. Цель в жизни есть, и вроде бы клеится все. Будущее разложено по полочкам. От «персонального» тигра надо переходить на все семейство кошачьих, и в других зверях неисследованное требует внимания. С диссертацией и книгой затянул, конечно: и то, и другое можно и нужно было уже сделать. Не спешим, не ценим годы. Думаем, нет нам износу. Не смотрим на время поочередно то крупным, то общим планом, слишком редко оглядываемся назад, осмысливая прожитое и сделанное. Строгости к себе больше бы надо… Теперь скручу себя потуже. Только выжить надо во что бы то ни стало… И снова забылся Юдаков. Провалился в черную пучину.
Через несколько часов он очнулся в сильном ознобе, долго поднимался, хотел идти дальше, к Полянам, — оставалось всего три километра! — но нога не повиновалась, руки не гнулись, голова клонилась, веки смыкались. Он видел знакомые сопки, хорошо представлял, что на них и за ними, а в памяти мелькали былые походы, когда силы кипели и рядом был Игорь.