Игорь Петрович с годами научился управлять своей охотничьей страстью, сдерживать ее. Когда поредели ранее казавшиеся несметными табуны клоктунов и истощились утиные перелеты, он перестал ходить на зорьки. Когда необычно глубокий снег задавил, заморозил табунки косуль, он добровольно вернул в охотобщество лицензию неиспользованной. Не выезжал он и в свои любимые кедровники на кабанов, если им становилось тяжко от бескормицы и многоснежья. А лицензию на пантача взял теперь потому, что умел изюбр избегать охотничьей пули и мириться с лесозаготовками, убавлялся в численности не так стремительно, как кабан.
Всякое пришлось испытать и пережить на охоте — лютую январскую стужу и летнюю духоту, снег, дождь, ветер, удачи и невезенье. Валя иногда спрашивала его, возвращавшегося домой пустым и измотанным: «Что ты находишь в охоте?» Трудно было втолковать ей, что это ведь страсть, которая — как все страсти — чем необъяснимее, тем глубже и прочнее. Когда жена скептически улыбалась, он объяснял ей похитрее:
— Да пойми ты: это же у человека в крови, в генах. Особенно у мужчин. Разве могли бесследно пройти многие тысячелетия, проведенные людьми в пещерах? Ты ведь знаешь, что жили они в основном охотой. С копьем и дубиной ходили на всякого зверя, вплоть до лютого пещерного медведя, грозного носорога и громадного мамонта. Чем искуснее, сильнее и смелее был охотник, тем больше имел он шансов выжить и оставить таких же ловких, сообразительных потомков. Происходил естественный отбор. Может быть, первые люди, тем более их предшественники гоминиды, и не были прирожденными охотниками, но когда человек сформировался как вид гомо сапиенс, то стремление к охоте — тут я голову даю на отсечение — стало у него генетически закрепленной формой поведения.
— Пусть так, Игорь. Пусть гены. Но разум-то на что дан? Неужели человек не в состоянии преодолеть своего влечения? Должен же он понять: раньше охота была острой жизненной необходимостью, а сейчас остается потребностью лишь для представителей некоторых народов — удэгейцев, нанайцев, орочей. Можно понять и промысловиков, для которых охота — профессия. А вот чего тебе не хватает? — спрашивала жена.
— Да не в нехватке дело! Все гораздо сложнее. Стремление к охоте само по себе преодолимо, но следует ли тушить его в себе, как что-то непременно дурное, низменное? Ведь речь-то не о том, чтобы убить зверя и насладиться убийством. Охотничий азарт — это ведь сложнейшие ощущения, разные эмоции. В охоте я не ищу ни мяса, ни заработка. Как тебе известно, я на нее только трачусь. Для меня важнее испытать чувство удовлетворения, когда сумел перехитрить умного, осторожного зверя, а иногда зверя сильного и опасного. Меня радует трудный красивый выстрел и хороший трофей. Да разве передашь все охотничьи чувства? На охоте я отдыхаю. Отдыхаю от людского шума и рева техники, от бумаг и забот. Наслаждаюсь простором, пейзажами, дальними далями, дымом костра, влажными лесными тенями, тишиной… Я наконец на охоте обостряю свои чувства, как бы заряжаю свой «психический аккумулятор». Разве это плохо? Или я не имею права на активный отдых?
— Не отдых это, а мученье, — отвечала Валя, упрямо стоящая на своем.
Игорь Петрович сокрушался, что его доводы не действуют на жену. Он, горячась, доказывал, что и мучения бывают прекрасными, что не случайно многие люди высочайшего интеллекта испытывали страсть к охоте — Толстой, Некрасов, Тургенев, Бунин…
Этот спор не заканчивался, а выдыхался сам собой. Валя в конце концов переставала возражать, оставаясь при своем мнении. Игорь Петрович еще некоторое время шумел, искал поддержки в книгах, ссылался на авторитеты. Доставал, например, журнал с превосходной статьей Юрия Нагибина «Охота — источник творчества», упоенно читал эпиграф: «Прекраснейшее, что есть на свете, — право вверяться древнейшему человеческому инстинкту охоты». Он потом не замечал, в какой момент переставал читать вслух, для Вали, которая уже занялась домашними делами, и продолжал читать для себя. Знакомое, читанное ранее и потому многократно проверенное на убедительность, неотразимость и изящность доводов…
Да, прекраснейшее, что есть на свете…