Моя мысль все время пытается охватить происходящее. По-видимому, неожиданно для всех проявилось огромного значения мировое явление: победа красного интернационала - нашей коммунистической партии - как исторического проявления евразийского государства.
Сейчас возможно остановить фашистское движение в его нападении на нашу страну. Создана впервые "Красная" армия (любопытно, отброшено название "крестьянски-рабочая"). Гитлер фактически уничтожил все европейские правительства (кроме Швейцарии, Испании, Португалии, Швеции, Турции). В Европе Англия - остров. На континенте - мы и Гитлер. Мы в союзе с США и Английской империей.
Кто будет решать? Очевидно, и для Германии, Бельгии, Голландии, Франции, Польши, Чехословакии, Румынии, Греции, Болгарии, Югославии, Италии явится вопрос - с кем сговариваться? Плебисцитные правительства - под контролем нашим, США и Англии? Все граждане - женщины и мужчины?
Это та революция, которой, может быть, Гитлер думал убедить английских государственных деятелей соединиться с ним против нас?
Я думаю, что тот новый <мирный> конгресс, который соберется где-нибудь в Лондоне или Женеве (может быть - Москва?), будет резко иной, чем Версальский.
Новая - Красная Армия - военная сила, остановившая германскую армию, если это действительно произошло.
Вот тут нужно то спокойствие и государственный ум, который проявили Сталин - Молотов - Берия. Два грузина, один русский - но <грузины> русские по исторической культуре.
Реакция против отъезда в Томск все увеличивается среди академиков и академического персонала. Но, в сущности, мы мало знаем о положении на фронтах. Мы исходили из сознания огромных потерь немецких <войск>, остановки их.
Сегодня день начинается со все большего укрепления <веры в возможность> нашего оставления в Москве.
В этот исторический момент резко проявилась вероятная разная сущность "тоталитарных организаций": нашей - коммунистической и германской национал-социалистической. В обоих случаях - диктатура, и в обоих случаях жестокий полицейский режим. В обоих случаях мильоны людей неравноправных но в случае национал-социалистической <организации> это истекает из принципа неравенства людей, и без этого национал-социалистическая <организация> (Германия, Италия) <...>{124}.
14 июля. Понедельник. Москва.
Вчера резко изменилось настроение.
Физико-математическое Отделение и его учреждения не уезжают - в том числе и Метеоритный Комитет.
Целый день с часу дня у нас пробыли Ферсман и Виноградовы - обсуждали положение наше личное и Академии - до 6-7 вечера.
Сильная безоблачная жара уже более недели - пожалуй, две недели. Сейчас 8 утра и <температура> 18° C, быстро подымающаяся.
Резко меняются планы. Я приехал из Узкого, думал через день-два выехать в Томск. Решил взять много книг и работать над "Проблемами биогеохимии" и хронологией моей жизни - матерьялами для автобиографии. Поэтому забрал часть архива - неразобранного, но, как я вижу теперь, драгоценного.
Теперь все это придется вновь вынимать из ящиков - <а их> 22! Их поставили было на лестницу, но вчера надо было спешно перенести в кабинет, так как в связи с правилами защиты от бомбардировок лестницы должны быть свободны.
Из обсуждения выяснилось, что Химическое Отделение должно выехать в Томск - но в то же время оборонная ("секретная"?) работа не должна прерываться. Это все не так легко согласовать, так как вся наша работа экспериментальная тесно связана с рядом других учреждений - наши работы по спектроскопии, радио, масс-спектроскопии, электронографии, рентгенографии и т. п. переплетаются с другими лабораториями и институтами.
Пока такой временный план. Мне (и другим академикам-химикам) ехать куда-нибудь в санаторий в район Поволжья - лаборатории пока не трогать, так как оборонная работа идет и должна продолжаться.
Москва все-таки эвакуируется - особенно дети. Эвакуация идет, в общем, более чем сносно, а в значительном числе случаев хорошо.
Опасаются, что немцы остановились, подготовляя новое нападение на Москву (газы!) и бомбардировку типа лондонской. Думаю, что возможно, что произойдет что-нибудь вроде 1918 года <на Украине>, когда рухнули сопротивление и их <немцев> сила - сразу и неожиданно для людей, находившихся в нашем положении. Тогда в Киеве я лично был к этому подготовлен, так как в Германии побывал Франкфурт{125} и привез нам мрачный прогноз их силы - неожиданный для всех. Ему даже не все верили.
Сейчас положение немцев еще более безнадежное. Газы и урановая энергия - все эти возможности есть и у нас. И это очень обоюдоострое средство.
Сегодня буду стараться с А. П. <Виноградовым> свидеться с Вольфковичем{126} и Шмидтом.
Вчера еще много времени заняло - обращение от ВОКС{127} об организации выступления советских ученых для Англии. Мое личное <обращение> я переделал{128}. Обращение советских ученых к английским связано с подписанием Молотовым и Криппсом военного договора между Англией и Советским Союзом{129}.
16 июля, утро. Среда.
Вчера все решительно изменилось, и мы сегодня едем в Боровое Акмолинской области в санаторий. Об этом мелькала у меня <в> эти дни мысль как о возможном.
Утром вчера в радиоцентре <состоялось> мое обращение к английским ученым в связи с заключением военного договора с Англией. Очень порядочная, культурная публика и симпатичная старая ирландка-диктор. Их сильно сократили транспортом - <осталось> две машины.
Оттуда <направился> в Академию в Химическое Отделение <на встречу с> Вольфковичем. Выяснилась полная неразбериха - такая картина, что о всяком решении, даже в пределах разрешенного, требуется одобрение Совнаркома. Шверник стоит во главе эвакуации <во время> войны. Решения основные например, переезд в Томск Химического Отделения - считаются не подлежащими изменению. Жизнь возьмет свое, так как в такой абстрактной форме оно <решение> нереально - но масса всяких затруднений. Должна быть нетронута оборонная работа и тому подобное.
Выяснилось, что 16-го идет детский поезд в Боровое - говорят, чудный санаторий, - и прикрепили <к поезду> мягкий вагон для академиков - старых и т. п. Решил ехать, так как это ближе <Томска> и, может быть, - как я думаю осенью выяснится несколько положение, <так> что вернусь в Москву, а не в Томск.
Были Т. Е. Каминская с С. Г. Цейтлин - последняя <рассказывала> о бомбардировке Минска и бегстве <населения> оттуда. Об этом ничего и нигде не говорится в печати.
Очень большое недовольство осведомлением по радио <о ходе> военных действий. По-видимому, армия на высоте: русский солдат теперь и раньше был <на высоте>, были и офицеры на высоте. Командование исчезает.
Общее удовольствие, что отошли от Германии, и очень популярен союз с Англией и демократиями.
Идут аресты - по-видимому, в связи с нападением <Германии> и фашизмом. Между прочим, <арестован> геолог Мирчинк - хороший геолог, но морально не высокий человек.
17 июля. Станция Буй.
Вчера выехали{130}. Едем в совершенно исключительных условиях - в купе мягком (Наташа и я внизу, Аня и Прасковья Кирилловна наверху). Катя в среднем отделении в другом вагоне. Поезд для детей академических служащих около 500-600 <детей>. О положении на фронте <ничего> не знаем.
18 июля. Пятница. Станция Свеча.
Всю ночь стояли на разъезде после Шарьи - пропускали ряд военных поездов с людьми и оборудованием, военным. Идут с огромной скоростью на фронт; как критерии неразберихи - отвод техники и т. п. с Урала.
Свеча <в> 817 километрах от Москвы и <в> 138 - от Вятки (Киров). Ужасно неприятное впечатление у меня от замены исторических названий городов: Горький - Нижний Новгород, Молотов - Пермь, Калинин - Тверь. Из них Пермь наиболее древняя? Связанная с нерусской старой культурой.
Едем в детском поезде. С нами на станции стоят еще два таких поезда один из Ленинграда.
В общем, организовано хорошо.
Из академиков и членов-корреспондентов едут с семьями - Зелинский, Борисяк, Мандельштам, Струмилин, Лейбензон, кажется, дочь Деборина.
Поражает полное отсутствие сведений о войне - с Москвы; даже в городах не знают. Наши последние сведения из газет <относятся к> 16.VII. Здесь меняются паровозы - простояли еще несколько часов.