В рундук он повесил свою флотскую одежонку, о которой стармех сказал, что музею пригодится. Так это будет или не так, но она ему сейчас дорога как память о краснофлотцах о седом командире, о брате. Туда же спрятал новую спецовку, полученную у боцмана в день выхода в море: брюки, курточка с карманами под инструмент, шерстяной свитер, шапочка – все ка положено торговому моряку. «Какая же это роба, - думал он. - В ней в городе показаться можно, мальчишки завидовать будут».
Задумал было замочек на рундук приспособить, да Жора вовремя предупредил: «На море воров нет, а на «Ташкенте» тем более. У нас- одна семья. В рейсе ни каюты, ни рундуки не закрываем. Надо - бери, пожалуйста, но не забудь возвратить». Феде такой закон пришелся по душе.
Познакомился он и с командой. Как-то спускаясь в машинное отделение, в сумраке принял мужчину, стоявшего на верхних рядах за Жору:
- Эй, подожди!
Мужчина повернул к Феде какое-то желтое лицо и строго проговорил:
- Что это за «эй», Корнев?! На судне надо обращаться по имени, в крайнем случае, - он вдруг мягко улыбнулся, - по прозвищу.
- Кто это?- спросил Федя подошедшего Жору.
- Помпа.
- Помпа?!
- Да, Помпа. Накачает так, только держись. Помполит это. Помощник капитана по политической части. Нас с тобой воспитывать должен.
- А чо у него лицо такое?
- На фронте был. Ранен в грудь. А орденов у него! Ты бы видел.
- И откуда он меня знает?
- Что он за помполит, если не знает, кто такой Корешок.
... Все у Феди налаживалось, и вдруг эта донка.
Сперва работа показалась плевой. Сиди себе, постукивай киркой, орудуй скрябкой, подчищай щеткой. Краска отставала лохмотьями, как сгоревшая на солнце кожа. Не прошел и день, как вся донка, со всеми своими фланцами, цилиндрами, золотниками, блестела. Оставалось покрыть ее суриком. Федя, довольный собой, хотел было идти в кладовую, где хранилась краска, но не успел. Из-за массивных чугунных колонн, подпиравших главную машину, показался старший механик. Он задержался около Феди и спросил:
- Как идут дела, Корнев?
- Да поди закончил.
- Поди или точно?
- Да, точно, - уверенно сказал Федя.
- Точно, говоришь? - Яков Семенович нагнулся над донкой и начал осматривать. Лицо его внезапно сморщилось. Он будто увидел на донке что-то омерзительное. Федя, недоумевая, тоже нагнулся. По донке и возле нее, на плитах, на фундаменте, ничего не ползло.
Жора на подвеске перестал стучать. На его лице, облепленном ошметками белой краски, появилась плутоватая усмешка. Он словно хотел сказать: «Чудак, Корешок, чего захотел! Это же Дед. Пока он одобрит - состаришься».
Федя совсем приуныл.
Наконец Яков Семенович, прищурившись, ткнул коротким как обрубок, указательным пальцем под лапы донки:
- А это; позволь узнать, на развод оставил?
Федя наклонился ниже и не поверил глазам: снизу ядовито зеленело пятнышко краски.
- А вот еще! - заглушил шум механизмов голос механика. Он безжалостно ткнул в другое место, третье. И везде были многослойные кусочки.
Правда, краска осталась в труднодоступных местах: по фланцами, гайками, в щербинках донки. «Оттуда ее поди и ногтем не выколупаешь, не то что кривой скрябкой, - с досадой подумал Федя, потупившись. - Да ладно, сам недоглядел, вот и расхлебывай теперь. А еще похвалиться хотел раньше времени. Что он обо мне скажет? В порту, мол, работал, чтобы в море взяли, а сейчас, когда взяли, отлынивать начал».
Скорчившись над донкой, он молчал, не оправдывался.
- Торопишься, Корнев? - громыхал Яков Семенович, нависая над Федей своим брюшком. - Молчишь! И правильно делаешь, что молчишь. Молод еще говорить. Учись пока слушать, думать и работать. И работать так, чтобы комар носа не подточил. Пока не научишься, работу будешь предъявлять мне.
- Да я сейчас же доделаю, вы подождите! - схватился Федя за инструмент.
- Вот что, Корнев, без моего разрешения на донку – ни капли сурика, - сурово наказал Яков Семенович.
И Феде пришлось еще покорпеть над донкой. День шел за днем. И она начала сниться ему. Прыгает по каюте щелконогим кузнечиком. То на рундук вскочит, то на столик, то прямо к нему на койку. И не стрекочет, а железом ржавым скрежещет. Прищуренными главками старшего механика так на него и зыркает, так и зыркает. «Кошмар какой-то, - просыпается Федя в холодном поту. - Вот тебе и плевая работа, да уж, лучше топки чистить, там хоть никто не видит, как мучаешься».