- Даешь, юнга! Таежная в тебе закваска, настоящий дальневосточник.
Федино воображение рисовало атаки подводных лодок, налёты японских самолетов, взрывы бомб, торпед и мин. Ему виделся яростный бой при высадке десанта, в котором они с Жорой обязательно примут участие. И не только примут. Они проявят геройство. И их наградят медалями «За отвагу», а может быть, и орденами.
Когда он сдал вахту, десант уже был погружен. По палубе с трудом можно было пройти. От любопытных красноармейцев, которых никакая сила не могла заставить сидеть в душных трюмах, отбоя не было. Мешая матросам, которые готовились к отшвартовке, они перебегали с борта на борт, с кормы на нос.
Федя не уходил с палубы в ожидании друга и с пониманием наблюдал за ними. Им, как и ему когда-то, как каждому, кто впервые уходит в море, хотелось посмотреть отход: не пропустить бы то волнующее мгновение, когда последний швартовый конец, связывающий судно с землёй, как пуповина, будет отброшен и полоска воды, все расширяясь и расширяясь, отделит пароход от надежной, привычной тверди, к которой, кто знает, пришвартуется ли он снова?
А Жора все не появлялся. И уже был поднят трап. Уже нос «Ташкента» стал медленно отходить от причала. Одну корму еще удерживал швартовый. Федя с надеждой вглядывался в город, на который наползала темнота быстро наступающей ночи. «Да что он там застрял, -переживал он, - ночевать, что ли, собрался дома?»
Жора прибежал в самый последний момент. Не раздумывая, он повис на кормовом конце и, рискуя сорваться, начал подниматься к борту. Красноармейцы, одобрительно галдя, подхватили смельчака и поставили на палубу. А Федя, скрывая радость, набросился на него:
- Ты что! Еще бы маленько и дезертиром посчитали. Нашел время ходить на берег.
- Я у мамы был, - передохнув, сказал Жора. - У мамы, между прочим. Она у меня одна. И я у нее один. Как батя в море погиб, она за меня переживает. Уйду в рейс, и по ночам не спит. Соседи мне говорят, она слезы льет, пока не вернусь. А узнала бы от других, куда мы уходим, тогда что? Вот Дедушка и отпустил. А я кое-как ее успокоил.
Они помолчали, растревоженные оба. Потом Жора спросил:
- А куда идем, не знаешь?
- Не знаю, а что?
- Ох и десантник из тебя, между прочим! - И Жора юркнул в толпу бойцов.
Минут через сорок, когда «Ташкент» с потухшими огнями под покровом ночи осторожно выходил из бухты, Жора, присаживаясь на кнехт к Феде, таинственно сообщил:
- Корешок, слушай, между прочим, разведку. Докладываю - идем освобождать корейский порт Сейсин. И посмотри, как идем. Мышкой. Из трубы не то что дымок, ни одна искорка не вылетает.
- Чтобы «Ташкент» не осветить, Дед наказывал, если хоть одна искорка из трубы вылетит, с вахтенного кочегара шкуру снимет. Помнишь, стоило «Трансбалту» гулок дать - и она тут как тут. - Корешок, брось об этом думать, У нас на борту основные силы десанта, около пяти тысяч человек. Шлюпки не помогут. Нам дойти надо. А ты кочегар, вот и покажи свой класс.
- Покажу. Слышал бы, как они о море говорят, - продолжал возникшую тревожную мысль Федя. - Они его и в глаза не видели. Многие поди и плавать не умеют.
Они сидели, чутко прислушиваясь, всматриваясь в ночное море. Им казалось, что оно затаило опасность, которая может в любую секунду грохнуть в борт огненным взрывом. И ответственность за десант, за жизнь красноармейцев ложилась на их плечи.
Потянуло свежестью. «Ташкент» вышел в открытое море. Он начал кланяться встречной зыби. Красноармейцы покинули палубу. Лишь кое-где у бортов темнели редкие фигуры.
- Мертвая. зыбь, - задумчиво сказал Жора. - Где-то про, шел большой шторм. Слушай, Корешок, а ведь эта война с японцами будто мертвая зыбь для нас. Вот с фрицами - это был шторм. И он к нам докатился, но уже утихая, мертвой зыбью. И она успокоится здесь, в Тихом океане. И наступит штиль. Полный штиль!
- Хорошо бы, - вздохнул Федя. Ему почему-то вспомнился отец, все, что было связано с ним. В памяти всплыли Тушкин, Мариман. «Что это, кто они? Тоже, выходит, мертвая зыбь, Но от чего? От какого шторма, не от войны ведь? И когда эта мертвая зыбь прекратится? Кто знает? Но, наверное, и она пропадёт. Люди уберут плохое».
- И тогда, между прочим, - продолжал Жора, - мы с тобой пойдем учиться. Будем жить у меня. Мама тебе будет рада. Я сразу в мореходку поступлю. На штурманское отделение. Хочу, как батя .