- В команде есть и постарше, - урезонил капитан, мельком взглянув на добровольцев.
- А шторм нас не разбирал, - смело настаивал Жора.
- И мы не прятались, не подводили, - теперь уже выступил вперед Федя.
Капитан с интересом посмотрел на ребят, на помполита:
- Твоя работа, комиссар?
Анатолий Васильевич, улыбнувшись, развел руками:
- При чем тут я. Такие хлопцы уродились, боевые юнги.
- Ну что ж, - сказал капитан. - Разрешаю. Но одному. Выбирайте сами, кто из вас пойдет.
Они этого не ожидали. Хотелось обоим. Хотелось вместе. Но слово капитана - закон па судне.
Повисло неловкое молчание. А время не ждало. Полковник уже укоризненно посматривал на часы. Никто не приходил ребятам на помощь. Даже помполит отвернулся: друзья должны решать сами.
Решение было мучительно для них. Кто-то должен был отказаться сам. Федя знал: Жора не уступит. Но и не потребует, чтобы отказался он, Федя. А будет ждать друг поймет.
«Но я, что ли, хуже! Такое, может, раз в жизни бывает... » - боролся Федя с собой. И уступил. - Тогда Исаев! - сказал облегченно, радуясь, что поступил правильно.
- Ты настоящий корешок, Федя! - тихо произнес Жора, сжимая его локоть.
- Брось! - Федя старался казаться равнодушным. - Какая это разведка. Подумаешь, прогулка в боте.
Слова эти на всю жизнь врезались в его память. И еще он запомнил, что глаза друга погрустнели.
Бот повис на шлюпбалках за бортом, и Жора крикнул:
- Ничего, Корешок! Мужчины уходят в море, а мы, между прочим, уже не мальчишки.
Шлюпбалки заскрипели. Бот упал на воду. Взревел мотор. И липкая, как деготь, непроглядная тьма поглотила разведчиков.
Глава четвертая. Выстрел самурая. ***Последний патрон Одзаки.–Родовой меч.–Дозор.–Нападение на бот.–Плен.***
Поручик Одзаки с утра прятался в порту среди развалин пакгауза, где некогда хранили сушеную морскую капусту. От нее осталась приторная, солоноватая пыль. Она пробивалась сквозь плотную марлевую повязку, прикрывающую рот и нос. И его, ослабевшего от потери крови, мутило. Но он терпел, больше страдал от душевных мук.
Вчера русские, молниеносно захватив порт Маоко, с боем продвигались по линии железной дороги на Отомари. Командование гарнизона, обещая транспорт с Хоккайдо, поручило Одзаки подготовить к эвакуации семьи офицеров, их имущество. Приказ им был выполнен. К вечеру все семьи собрались в порту. Туда же доставили имущество. Но транспорт не подходил. А шум боя со стороны Маоко приближался.
Всю ночь, успокаивая женщин, Одзаки ждал. Транспорт показался рано утром, когда волнорезы еще были закрыты туманом.
Вошел в ковш. Но, не дойдя до причала, вдруг взорвался и, перевернувшись, затонул. И сразу же появились, невесть откуда юркие катера русских. Они выбросили на причалы бешеный десант моряков, который тотчас прочесал порт и начал, занимать город, квартал за кварталом.
В короткой схватке Одзаки был контужен и тяжело ранен в левый бок, туда, где висел его родовой самурайский меч. Когда поручик пришел в себя, в порт входили военные корабли основного десанта русских. Город молчал, видимо, капитулировал.
Это казалось нереальным. Сознание не воспринимало того, что гарнизон императорской армии, десятки лет стойко несший службу на кончике Карафту, сдался в плен.
Одна эта мысль приводила в ярость. Вспыхивало желание - полоснуть себя мечом по животу, умереть, не сносить позор, как и подобает самураю.
Но Одзаки выжидал. В винтовке, которую подобрал, прежде чем залезть в эту вонючую нору, оказался всего один патрон, но и его он надеялся пустить в дело. А там видно будет как умереть.
В двух шагах о гранит плескались мелкие волны. Справа у причалов, как у себя дома, стояли корабли русских. Слева в тупике застряли небольшие, как вагонетки, платформы. На них в беспорядке было навалено офицерское имущество: одежда, посуда, мебель, туго набитые чемоданы из желтой кожи, свертки. Женщин там не было. Они давно вернулись в город, уповая на милосердие победителей.
Поручик скрипнул зубами и шевельнулся. Боль прожгла тело. Чтобы не вскрикнуть и не выдать себя, он нащупал рукоятку меча, лежавшего рядом с винтовкой, и сжал ее.