-Я ему сделаю, я ему сделаю! Судить его надо перед народом! Судить! - и молодой ткнул носком ботинка в бок Одзаки.
Тот и не поморщился, не изменил положения, не застонал, только еще больше глаза сузил.
- Нет, пузо цело вроде, -протянул старший, нагибаясь к Одзаки, - видимо, не решился. Или мы помешали.
- Пусть сделает! - подскочил молоденький, выхватывая из кармана галифе перочинный ножичек и открывая его. - На держи! Посмотрим, какой ты есть самурай, настоящий пли нет, шарашку тебе в душу. Морячка загубил, гад. Что, кишка тонка или по-нашему не бельмеса не умекаешь?
Такой насмешки над самурайской честью Одзаки не перенес. Нервы его не выдержали. Задыхаясь от ненависти, он выкрикнул по-русски такое смачное ругательство, которое однажды услышал от рыжего моряка с потопленного транспорта, что бойцы онемели.
Но после этой вспышки Одзаки почувствовал, что слабеет духом и хочет жить. Оправдывая это желание перед собой, он, мысленно сослался на судьбу. Она сохранила его. Она отвела меч предков. Значит, так надо. Смирись и сдайся. Мертвые не мстят. Живые могут надеяться. И Одзаки поднял руки...
А через несколько дней он вместе с другими пленными оказался на русском транспорте «Ташкента». И здесь его ожидало еще одно унижение превратной судьбы.
От толпы моряков, собравшихся поглазеть на вояк, неожиданно отделился рыжий гигант. Одзаки узнал бы его из тысячи. Когда он пел морякам с погибшего транспорта «Из-за острова на стрежень», то всегда глаза этого гиганта приковывали его к себе. Нет, в них не было ненависти. В них была насмешка. Так может усмехаться лишь очень сильный и уверенный человек. О таких говорил отец. И сейчас он должен быть злым. И Одзаки не поверил своим глазам. Гигант улыбался.
- Юрчик, гляди-ка сюда! – говорил он кому-то, - Вот он, мой старый знакомый. Встретились - таки. Может, попросим, и споет для братцев-кочегаров про Стеньку Разина. Или теперь, ему не до песен. Гляди, позеленел.
- Я маро-маро преный... Я маро-маро преный, - растерялся поручик, неожиданно для самого себя коверкая русский язык.
- Что, самурай, память отшибло? - насмехался кочегар. - Ничего, пообвыкнешь у нас, советские песни научишься петь... Глядишь, и детям своим споешь про нашу Катюшу.
Поручик Одзаки кивал как заводной. Его подтолкнули и он понуро поплелся к открытому люку трюма.
Глава пятая. Прощание.***Вечный причал. - Надпись на граните. - Гудки над проливом***
Ветреным, сверкающим утром хоронили Жору. Погребальное место моряки «Ташкента» выбрали на краешке голого, вздыбленного утеса. Отсюда открывался вид па пролив Лаперуза н на морской простор. Снизу сюда доносился неумолчный гул наката, над пеной которого метались чайки.
- Наш Жора не обидится, - произнес Юрчик как о живом. – Утес - вечный причал. И к нему отныне будет швартоваться память.
«По-морскому сказал, - бессознательно отметил Федя, вздрогнув. - Так и Жора бы сказал».
Он стоял в почетном карауле у изголовья гроба. Тонкое, чернобровое лицо друга было спокойно. Жора будто крепко спал, заботливо накрытый морскими сигнальными флагами. И казалось, стоит прозвучать судовой склянке, как он откроет глаза, улыбнется и что-нибудь скажет веселое со своим «между прочим».
- Наш товарищ заступил на бессменную вахту, - твердо проговорил кто-то. - И будет стоять здесь. Напоминать живым о погибших.
Да, больше его не поднимет склянка ... Федя осиротел. Вновь осиротел, Никогда еще ему не приходилось переживать такого тоскливого, холодного одиночества, такой вины.
Только что рядом был друг, работал рука об руку, делился мечтами, смеялся, сердился и пел. И ты привык к нему, как к воде, воздуху, земле - ко всему, что всегда окружает тебя и необходимо тебе каждую секунду, минуту - всю жизнь. И ты не замечаешь почти, что друг есть, что он рядом, всегда с тобой. Ты просто живешь им. И вот его нет! И тебе нечем дышать.
Впервые Федя почувствовал весь ужасный смысл трагической гибели человека. Он не видел убийцы. Не знал, кто он, как выглядит. Тот жил в юном сознании двумя страшными словами: фашист и война. Сейчас они соединились в костлявое видение. И стоит только потерять бдительность, оно тут как тут!.. И вот уже нет друга, брата, отца, матери, невесты ... И ты один ... И сердце захлебывается болью утраты ...