- А-а-а! – взвыл тот, вырывая руку, и отбросил Федю к щербатой каменной стене. Вскинул костыль, нацелился, но ударить не успел.
В светлом проеме арки неожиданно возник чей-то гибкий силуэт, и тихий, но властный голос угрожающе произнес:
- Брысь отсюда, шакалье!
- Топай, пехота! – огрызнулся Братишка.
- Я кому сказал! Ты что, ослеп? Братишка оглянулся и протянул:
- А, это ты, Мариман! - Он оставил Федю и поковылял выходу, в который юркнула вся его незадачливая команда.
- За что они тебя? - участливо спросил незнакомец, нагибаясь и вглядываясь в лицо Феди.
- Сигареты отбирали, - неохотно ответил Федя, сплевывая кровь.
- Разделали они тебя - родная мать не узнает.
- А у меня мамы нету.
- Ясно. И батя на фронте?
Федя промолчал.
- Один, значит. Да ... Не завидую. Я тоже почти один. А ты что тут делаешь?
- Пока ничего, - признался Федя. - На пароход хотел устроиться, да не знаю как.
- Ну, это просто. Было бы желание.
Он возвратил пачку и щелкнул зажигалкой. Огонек высветил смуглое лицо с припухлыми, как у девушки, губами, шалевый воротник заграничной куртки и велюровую шляпу. .
- А вы поди моряк? - не сдержался Федя.
Незнакомец улыбнулся. Блеснула золотая коронка. Зажигалка погасла.
- Мариманом кличут. Значит, что-то от моря есть. Ладно, не оставаться же тебе под сводами этой угрюмой арки. Да и шантрапа тебя не оставит в покое. Предлагаю пойти со мной.
- А куда?
- Да есть место. Переночуем, а дальше подумаем, как тебя на пароход пристроить.
- Правда, не врете?
- Да что ты, какой резон мне обманывать. Ну что, двинули? - произнес новый знакомый и, еще более располагая к себе, положил руку на плечо Феде.
Глава четвертая. На Миллионке. *** Старуха из прошлого. - Сборище. - «Подсадная утка». – Грабеж ***
Ночь была темной. Как-то исподтишка небо затянули высокие, черные тучи. В городе - ни огонька. Видимо, началась тренировочная светомаскировка. Улицы опустели. Только изредка встречались военные патрули. Мариман, задерживаясь в подворотнях, пропускал их. Феде объяснил:
- Прицепятся - ваши документы? И начнут: где живете, где работаете, почему не спите? Доказывай, что ты честный.
Они свернули в тесный двор. Поднялись по крутой, скрипучей лестнице с поломанными перилами. Прошли по узкому проходу в захламленный коридор, где воняло кошками. Снова оказались на шаткой лестнице. Долго петляли - Федя боялся отстать, затеряться в этом лабиринте из подворотен и клетушек.
Наконец Мариман остановился возле низкой двери с облупившейся краской. Их будто ждали, двери открылись. На пороге стояла большая, рыхлая старуха с помойным ведром. Она уставилась на Федю мутными, выпуклыми, какими-то коровьими глазами и, захлебываясь, торопливо, словно боясь, что ее перебьют, понесла околесицу:
- Знаешь ли ты, куда попал? На Миллионку! Отсюда возврата нет, - и, вскинув руку, продолжала речитативом: - В ночь тут становились богачами, иль в час теряли все. И душу в том числе...
- Хватит! --- перебил Мариман, отстраняя ее.
Чердачная, продолговатая комнатушка перегораживалась фанерной переборкой с проемом, занавешенным куском черного потрепанного бархата. Стены, перегородка и покатый потолок были обклеены пожелтевшими иллюстрациями из журнала «Нива». Возле единственного с форточку окошка висело овальное потускневшее зеркало в рамке с розовыми ангелочками вверху. Под ним стояла старая кушетка с одним валиком, из дыр кopoгo вылезли клочья ваты. Рядом с ней был грубый стол, накрытый потертой клеенкой. Тут же две табуретки. У самых дверей рукомойник. Напротив его тумбочка с ржавой электроплиткой и сковородкой, в которой желтела скрюченная, как червячок, шкварка сала. Мариман забросил ее в рот и стал жевать.
Вошла старуха. Поставила ведро под рукомойник. Покосилась на сковородку и, презрительно фыркнув, удалилась за переборку.
- Сорокотиха моя родная тетка, - пояснил Мариман. – Когда то она держала шикарный кабак. В тридцатые годы ее ... Кабак прикрыли. У нее сохранилось пианино, оно за переборкой, да вот это допотопное зеркало. Она и чокнулась.