— От японских полицейских, сынок, — шепнул отец. — Если они увидят наше поле, они посадят меня в тюрьму, и вы все умрете с голоду…
— А разве нельзя сажать когуми? — боязливо спросил Ким.
И отец, прижимая к себе сына, тихо объяснил ему, что японцы запрещают выжигать травы и обрабатывать горные поля.
— А разве бывают другие поля? — изумлялся Ким, который ни разу в жизни не спускался в равнину.
Отец грустно улыбался и замолкал. Он сам родился здесь, на горе Четырех Драконов, и был внизу всего три-четыре раза. Сюда, в непроходимые горные чащи, много-много лет тому назад убежал с равнины молодой крестьянин, дед Кима. Он задолжал помещику за орошение арендуемого крохотного клочка земли и за семена, потому что в тот год была страшная засуха и он собрал меньше, чем посеял. Помещик прислал к нему в землянку полицейских, и они вытащили из сундука единственное сатиновое одеяло — приданое молодой жены, сняли с полки медную посуду и поймали двух старых куриц. Все это пошло в уплату долга помещику, но оставалось уплатить еще в десять раз больше, и полицейские предупредили:
— Если в день полнолуния ты не внесешь долг, мы посадим тебя в тюрьму…
Но дед Кима не стал дожидаться дня полнолуния. Той же ночью он завязал в цыновку чугун, мотыгу и мешочек утаенного от чужого глаза сладкого картофеля. Потом он взял за руку жену и ушел в горы.
Так делали тысячи разорившихся бедняков, так сделал и он, потому что впереди его ждала только сырая, грязная тюрьма.
Всю ночь дед Кима и его жена пробирались по узким горным тропинкам, до крови сбивая ноги об острые камни. А под утро в маленькой пещере, на постели из прошлогодних трав и мягкой хвои, родился отец Кима. Днем дед Кима облюбовал маленькую полянку и выжег на ней огненное поле. Так началась жизнь новой семьи хваденминов на горе Четырех Драконов.
Дед Кима прятался от людей и учил этому подрастающего сына. Он знал, что здесь, в горах, бродят такие же семьи бедняков с огненных полей, но он боялся с ними встречаться. Несколько раз в году он спускался в равнину, чтобы купить немного черной жидкой сои в обмен на связку сушеных грибов. Дед Кима, его сын и внук носили грубые одежды из дикой конопли, которая росла в горах. Эту суровую ткань день и ночь пряли женщины. Зимой хваденмины надевали на ноги лапти, сплетенные из камыша.
— Хваденмины — самые бедные люди на земле, — часто говорила мать Кима и вздыхала, гладя потрескавшимися от постоянного прядения пальцами жесткие, прямые волосы сына.
Однажды поздней осенью, когда плоды сладкого картофеля уже почти созрели, на тропинке, ведущей к шалашу, показалось двое людей. Отец побледнел и выронил из рук самодельный каменный топорик, которым он рубил сучья для кана. Мать, тихо охнув, обняла прижавшихся к ней девочек и испуганно следила за тем, как приближаются чужие люди.
— Анльен-хасимника? Спокойно ли вы поживаете? — приветливо поздоровались пришельцы.
Они уселись на траве и стали говорить о том, что в лесу этим летом много грибов и ягод.
Один из них взял за руку маленькую Син Нэ:
— Ей три года? Невеста для моего сына. Ему скоро пять. Красивая будет невеста!
Потом он вынул из кармана толстую рисовую лепешку и поделил ее поровну между детьми. И мать Кима почувствовала, как уходит недоверие к этим простым, приветливым людям.
Поборов робость, отец пригласил гостей отведать сушеной плотвы. Старшая сестренка Кима принесла деревянную, вырезанную отцом тарелку, наполненную сладкими ягодами шелковицы, которые сегодня утром нарвал Ким, и тыквенную бутыль с ледяной водой из горного ручья. Гости отведали угощения и, в свою очередь, развязали заплечные мешки с дорожными припасами. Ким с удивлением и восторгом глядел на невиданные яства. Тут были куски вареной свинины с розоватым сладким жиром, коробочки с белым рисом, приправленным какими-то необыкновенно вкусными красными корешками и маленькими жареными рыбками, пышные кукурузные лепешки и желтые мучнистые колбаски из виноградного сока, которые просто таяли во рту.
Отец не расспрашивал нежданных гостей, зачем они забрались так далеко в горы: ведь очень невежливо задавать подобные вопросы гостям. Но когда закончился ужин и глаза ребятишек стали слипаться, гости закурили с отцом лесной табак, сделанный из листьев дикой вишни и сухого мха, и заговорили о деле.
— Разве тебе нравится такая жизнь? — спросили они отца и показали на Кима: — Ведь ему пора учиться…
— Мой отец и дед были неграмотными, — осторожно отвечал отец Кима. — В лесу надо уметь читать только следы медведя и голос дикого волка.