Их тяжелая обувь, казалось, раздавит сейчас человека, растянувшегося на камнях, как змея. Они молчали, но гнев качал их, как родной океан.
Лейтенант остановил их взглядом. Он нагнулся и поднял с земли нож — короткий и широкий нож, каким маньчжурские гольды убивают оленей.
Человек открыл глаза и сел.
— Не троньте меня, — сказал он по-русски, — я прокаженный.
Но никто не подался назад.
Лейтенант сказал:
— Я давно ищу вас, господин майор Исикава Санджи Маленький. Вы так же безумны и больны проказой, как и я.
Майор огляделся.
Красноармейцы, рыбаки, часовые стояли вокруг молча. Взгляды их были суровы, зубы стиснуты крепко.
И лицо майора, крошечное, плоское, посерело вдруг, будто покрылось пеленой.
Он встал. Часовые взяли его под руки. Лейтенант пошел вперед.
— А где же Натка? — спросил Сизов у Пака.
В пылу погони он забыл о ней. Ведь это же она первая задержала шпиона.
Где же Натка?
Сизов искал глазами Ти-Суеви. Но Ти-Суеви уже давно не было в толпе. Сизов заглянул в яму. На дне ее, по-корейски, на корточках, сидел Ти-Суеви и плакал. Натка же сидела, прислонившись спиной к стене.
Голова ее была запрокинута, лоб и щеки в царапинах, веки сомкнуты плотно.
Сизов спрыгнул вниз. И снова втроем очутились они в этой яме, откуда брали глину для стен.
— Он убил ее, — сказал Ти-Суеви, плача.
— Нет, — ответил Сизов. — Она только сильно ушиблась. Беги скорей за водой.
И Ти-Суеви понесся к утесу, где из красного камня всегда сочилась вода.
И пока он нес ее в шапке, ветер, дувший в долину с моря, высушил слезы, горевшие на глазах Ти-Суеви.
Сизов смыл кровь с лица Натки и положил на лоб ее мокрый платок.
Она очнулась и посмотрела вокруг. Но еще смутен был ее взгляд.
Тогда Ти-Суеви, зачерпнув немного воды, дал ей из горсти напиться. И глаза ее стали снова блестеть, как два влажных камешка.
— Поймали его? — спросила она.
— А как же, поймали, от нас он не уйдет, — ответил Сизов и подложил руку под затылок Натки. — А тебе не больно нигде?
Натка покачала головой.
— Нет, он только хотел ударить меня ножом, но промахнулся. Я очень боялась, что он убежит. И я сделала так, как учил меня однажды Ти-Суеви.
— Ловко! — сказал с одобрением Сизов. — Но что же ты делала тут, в яме?
— Я стерегла золото от старухи Лихибон, у которой внук болен проказой.
— Золото? — спросил Сизов у Ти-Суеви.
Тот не ответил, изумленный бесстрашием Натки. Так вот зачем ушла она, оставив его одного на заставе. Но ведь она так боялась проказы и этой старухи Лихибон!
— Да, золото, — повторила Натка и протянула Сизову руку, крепко сжатую в кулак.
Сизов осторожно разжал ее пальцы.
На подставленную ладонь его упало пять камешков: два белых и гладких из кварца, два черных и круглых из шпата и один желтый, блестевший кое-где.
Сизов поднес его к глазам.
— Не зря тут старуха путается, — сказал он задумчиво. — На золото не похоже, но металл обязательно есть.
И Сизов поднял Натку на ноги и сказал ей:
— Спасибо!
Потом, как взрослому, подал Ти-Суеви руку и тоже сказал:
— Спасибо!
Ти-Суеви молчал. Толстые губы его были раскрыты, сердце переполнено — радость волновала его. Хорошее слово «спасибо»!
Пусть сказал это слово только стрелок, пограничник Сизов. Но зато он умеет подражать крику многих птиц в лесу. Он хорошо знает травы и камни, он срывает листья с ясеней и прикладывает их к щеке, быть может, для того, чтобы приласкаться к ним.
И, не зная, что сказать Сизову, Ти-Суеви схватил Натку на руки и вынес ее из ямы.
Сизов удивился силе его рук и плеч.
— Стой! — сказал он. — Что ты делаешь? Давай я отнесу.
Но Натка вдруг встала сама и пошла. Ноги держали ее крепко и несли ее тело легко. Натка рассмеялась. Рассмеялся и Сизов.
— Ну вот, — сказал он, — все в порядке.
И пока дети шли вдоль поля по тропинке к морю, он все стоял на краю ямы и долго смотрел им вслед.
Дети уже были далеко. Они обернулись.
Сизов возвращался на заставу.
Узкая долина поднималась кверху без уступов. Заходило солнце. Не кричали птицы. Без шума взбегали на сопку еловые леса.
Неужели здесь, в этой необычайной тишине, происходила страшная погоня?
Ти-Суеви думал об этом, осторожно шагая вслед за Наткой.
Да, здесь. Лицо Натки распухло, и на руках еще свежи были царапины, и собственные туфли Ти-Суеви были пробиты сучками насквозь.
— Хорошо, что его поймали, — сказал Ти-Суеви. — Ведь это — внук Лихибон. Он не мальчик, не сумасшедший и вовсе не болен проказой.