— Коричневое интересно массой любопытных побочных эффектов, — продолжил я лекцию, когда Деметриус умело устранил недоразумение с Лэсси. — Например, если сказать во время коричневого прихода «Мутабор!» — сможешь превратиться во что пожелаешь.
— Дешево стебемся? — Янкель подозрительно покосился на меня и, уверившись в своем диагнозе, безапелляционно отрезал: — Расстрелять!
— Точно, шучу, — согласился я. — Тогда вот вам совершенно медицинский факт: за полгода регулярного употребления коричневое с гарантией уничтожает торчку всю пищеварительную систему.
— Я не собираюсь жить так долго, — заявил Янкель. — Я планирую промелькнуть огненным метеором на фоне низкого серого неба буден и с грохотом взорваться, осыпав обывателей хлопьями своего дерьма. Собственно, этим я и занимаюсь все последние годы.
— Мидянин, — прищурилась Сашнёв, — ты же вроде хвастался, что регулярно употребляешь коричневое с девяти лет?
— Я — особый случай, — отрезал я. — Я бэд рашен — сам себе страшен. Мой желудок закален просроченным собачьим кормом, который вы, гребаные европейцы, сплавляете в Рашу в качестве гуманитарной помощи.
— Не слушай эту кобылу, — сказал Янкель. — Гребаные французы! Чего можно ожидать от людей, у которых все ударения в языке падают на последний слог? Расскажи еще про коричневое!
И я еще рассказал про коричневое.
— Основу этой пакости составляет ортофосфорная кислота. Если бросить в стакан с коричневым пенни, к утру монета растворится без остатка. Проникнув в организм, коричневое немедленно и агрессивно атакует желудок, сердце, печень и мозг. Собственно, коричневый приход — это побочный продукт судорожной работы отмирающих под воздействием коричневого тканей мозга и внутренних органов.
— Зыкинско! — заценил Митрич из своего угла: видимо, он таки прислушивался к лекции краем уха.
Квартира, в которой мы находились в данный момент, принадлежала некоему Зорану Митричу. Здесь, на квартире у гребаного Зорана Митрича, мы как бы жили, регулярно курили зеленое, жрали розовое, кололись черным, нюхали белое, принимали желтое, пили всякое и занимались промискуитетом. Митрич был великобританцем в первом колене: мамаша перевезла его, годовалого, из Югославии в Италию шестнадцать лет назад. Вместе с ними на рыболовном катере плыли еще одиннадцать суровых молчаливых югославов. Их судно не было расстреляно из крупнокалиберных пулеметов итальянскими пограничниками, они не напоролись на мину времен Второй мировой войны, их не протаранила рубкой поднимающаяся с глубины в ходе маневров НАТО американская подводная лодка и не сожрало загадочное реликтовое чудовище, обитающее в Средиземноморском бассейне и носящее ласковое имя Парфе; если бы это случилось, история молодежной банды «Факин Джанки», безусловно, развивалась бы совершенно по другому сценарию. Однако на море все прошло без приключений, а остальное уже было делом техники. Все прибывшие на катере потребовали политического убежища на Апеннинах, представив неопровержимые доказательства того, что дальнейшее пребывание на родине являлось для них несовместимым с жизнью, — фотодокументы, обличавшие кровавый коммунистический режим Югославии. Снимки, на которых дюжину прибывших на катере балканских диссидентов жестоко избивали сербские блюстители порядка, вырывая у них из рук плакаты с англоязычными требованиями незамедлительной демократизации, обошлись диссидентам не так уж и дорого — в инсценировке в основном принимали участие сочувствующие родственники и соседи, а в качестве крови был задействован гранатовый сок. Некоторые из этих югославов, коим посчастливилось слинять из федерации аккурат перед гражданской войной, осели в Италии, некоторые через Италию перебрались во Францию, некоторые через Италию и Францию уехали в Германию, а матушка Митрича, добравшись до Англии через Италию, Францию и Германию, решила, что на этом в принципе можно остановиться. Тут как раз подоспела война в Югославии, беженцы хлынули в Европу потоком, и Митричи довольно легко получили от британского правительства соответствующий статус, жилье и ежемесячное пособие. Однако по прошествии ряда лет пособия хватать перестало; матушка Митрича окрутила какого-то умеренно богатого американца и улетела с ним жить в район Малибу, оставив сынишке квартиру и южнославянскую деловую хватку. Обоими дарами тот воспользовался в полной мере, учредив в кооперации с