— Ага, оплатил университет и отправил в Европу с милейшим команданте Пелларесом!.. Не слишком ли он тебя любит?
— У Карлоса нет своих детей, а в Европу я поехала без его персонального разрешения…
— Анджела, я тебе не верю…
— И черт с тобой, тупой англичанин! Пригласи меня на танец!..
Он обнимал её, сквозь шелк платья чувствуя разгоряченное тело, она прильнула к нему с такой неподдельной страстью, с такой энергичностью стала давить на него своими выпуклостями и округлостями, что Боксон начал ощущать себя совершенно свихнувшимся от желания — в его голове даже мелькнула мысль о немедленной совместной прогулке на несколько минут в темнеющие за рестораном заросли какой-то флоридской растительности.
— Подожди, я сейчас… — сказала Анджела, когда они вернулись к столику. Боксон только согласно кивнул головой и взглядом голодного волкодава смотрел, как она уходит в сторону гардероба. Движения её бедер по возбуждающей силе можно было сравнить только с ударной дозой кокаина перед штыковой атакой.
Через несколько минут к нему вернулась способность спокойно соображать, ещё через несколько минут он отметил, что слишком долго сидит в одиночестве и ещё через несколько минут чувство тревоги заставило его подняться и пройти в гардероб. У дверей его нагнал официант:
— Сеньор уже нас покидает?
— Нет, — ответил Боксон, — я вдруг потерял свою сеньориту…
— Момент, я спрошу у Оттавии…
Оттавия — это было имя присматривавшей за туалетами пожилой мулатки. Она протянула Боксону сложенный вчетверо клетчатый листок из блокнота:
— Сеньорита вышла через кухню, она просила передать вам, когда вы начнете искать…
— Благодарю вас!.. — проговорил Боксон, в свою очередь, протягивая Оттавии купюру.
В записке было несколько строк: «Чарли, пожалуйста, не выходи из ресторана хотя бы час, за это время я успею выехать из города! Все было так чудесно, спасибо тебе! Счастливого Рождества! Анджела».
— Бог даст, свидимся! — сказал вслух Боксон. Стоящий рядом официант на всякий случай улыбнулся.
Боксон просидел в ресторане «Эрнесто Хем» ещё два часа; познакомился с платиновой блондинкой по имени Джилли, которая утверждала, что приехала из Нью-Йорка; после каждой порции ромового коктейля начинала проклинать этот огромный город; пыталась бездарно танцевать и к финалу ужина страдала от выпитого так откровенно, что Боксон, укладывая её на кровать в гостиничном номере, почувствовал себя растлителем. Алкоголь, однако, не помешал Джилли получать удовольствие от секса, в пике наслаждения она пронзительно вскрикивала, её шея и плечи покрывались красными пятнами. На сигарету сил у неё уже не оставалось.
Джилли спала, когда утром Боксон уходил; в пустом баре отеля он выпил кофе; сидя у стойки, поговорил с барменом на тему о предстоящем праздновании Нового года, оставил более чем щедрые чаевые; вернулся в свой мотель за вещами; на такси, выслушивая рассказы таксиста о случившихся ночь происшествиях, доехал до аэропорта; купил билет; вычеркнул из памяти остающееся в камере хранения оружие (отпечатки пальцев с него были стерты заранее); сел в небольшой грузопассажирский самолет; не обращая внимания на гул мотора, спал до самой посадки в Мексике. Ближайший рейс до Тапачуле оказался через час, с билетами проблем не возникло, и поздним вечером того же дня Боксон снял номер в маленьком отеле около аэропорта этого городка. Неподалеку мелькало фарами проезжающих автомобилей знаменитое пан-американское шоссе, было пыльно и жарко, вентилятор в номере дребезжал всеми составными частями, под окнами какие-то местные кабальеро громко обсуждали какую-то Сониту, причем все сходились во мнении, что у неё слишком толстая задница, но вполне достойная грудь. Когда разговор о прелестях Сониты пошел по четвертому кругу, Боксон заснул.
Хозяин бара «Текилито» Маркос, тучный мексиканец с роскошными усами и огромной сигарой во рту посмотрел на Боксона оценивающим взглядом:
— Филипп Олонцо звонил мне. Приходи вечером, что-нибудь придумаем…
Золотые зубы Маркоса сияли, как шитье на парадном мундире никарагуанского президента.
Весь день Боксон провел в чтении старых мексиканских газет, взятых у портье; бродил по городку; забрел на местное кладбище, где читал эпитафии («Семья Диего Марселоса в скорби своей безутешна, ангелы, плачьте о нем»); позагорал, расположившись недалеко от аэродрома. Прогулка, кроме обыкновенного времяпрепровождения, имела и утилитарную цель — следовало разносить новую обувь и привыкнуть к новой одежде. Так же оценивалась возможность носить в карманах минимум необходимых предметов — бритва, зубная щетка, мыло, лекарства — таскать по гватемальским джунглям чемодан крайне дискомфортно. Результат обнадеживал — перегруженность плечам Боксона пока не грозила.