– Господи! – она всплеснула руками. – Как же я вас заждалась!
Началась встреча. Липа с Марьей заплакали. Михаил Семеныч с удовлетворением переждал основной плач и осадил дочерей:
– Ну, все, все, будет…
Марья легко оттолкнула зацелованную Аню, громко высморкалась, вытерла глаза косынкой. Развязала торт, понюхала.
– Зачем привезли? – недовольно спросила она. – Сколько раз говорить: ко мне едете – не брать ничего! Я хозяйка!.. Семен! Выкини, прокис!..
Конюх взял торт и пошел выкидывать, но по дороге раздумал и положил его в бричку.
Торт был свеж или почти свеж, так как покупался вечером у Елисеева, тем не менее Михаил Семеныч с удовлетворением кивал головой: все правильно, как учил, как воспитывал, гость – святое дело. И сам до недавнего времени только этоге правила держался. Каждое лето в Иваново приезжала вся родня: Липа с семьей, Марья, Роман. В те годы Шурка – сначала прислуга, потом жена – целый месяц безмолвно обхаживала всех да плюс еще Глашу. Липа брала ее для помощи, но отец и Глашу причислял к отдыхающим и от хозяйственных забот отстранял.
– Марья Михайловна, самовар поспел! Липа толкнула сестру локтем, – мол, угостить надо конюха, но та одернула ее:
– Сама все знаю! Ступай, Семен! Езжай в Бабрухин Лог, скажи – меня сегодня не будет. Лошадей без меня не давать. Никому! Понял?! – Она обернулась к отцу: – Пойдемте в дом, папаша.
Липа с одной стороны, Марья с другой повели отца в дом, подстраиваясь под его медленный ход.
– Я чай не буду, – пробурчал Михаил Семеныч. – Спать буду, устал.
Сейчас постелю, – сказала Марья покорно, но с некоторым напряжением.
Уложили отца, сели за стол.
– Ну вот, Марусенька, все, слава богу, хорошо. Все живы. А где Аня?.. Аня! Иди пить чай.
– Тетя Марусь! Мальчик отвязался!
– Отвязался? Он есть хочет. Отведи-ка его на конюшню, Анечка. Мальчик!
Мерин оторвал тяжелую голову от земли, посмотрел, кто зовет, и, обрывая на ходу прядь травы, боком побрел к окну. Марья спустилась с крыльца, погладила мерина и, засунув ногу племянницы в стремя, запихнула ее в седло.
– Что ж это ты у нас такая конопатая? – Марья улыбнулась девочке. – Прямо сорочье яичко…
– А-а, пройдет!.. – Аня махнула рукой, без страха устраиваясь в седле.
– Упадет! – заверещала Липа. – Свалится!
– Он тихий.
– А куда его? – сияя от радости, спросила Аня.
– Да он сам знает. Пошел! – Марья хлопнула мерина по бугристой, накусанной паутами ляжке. – Чай-то остыл уж небось?
Марья стала подогревать самовар, а Липа перешла к московской жни:
– …Врач говорит, у него не расходованы мужские потенции…
– Чего-чего? – Марья резко смахнула со скатерти несуществующие крошки. – По-тен-ции!.. Кобель старый!.. – И, устыдившись своих слов, смягчилась: – А чего он так устал, вроде дорога не очень?.. В купейном ехали?:
– В купейном… – сказала Липа. Рассказывать про вчерашний поход отца с Георгием в сад Баумана она не стала.
– Как у Романа дела?
– Все учится… И техникум с отличием кончил, и институт так же хочет… Начальник подстанции.
– Заочно учиться тяжело, по себе знаю, – вздохнула Марья.
– На вечернем полегче, – ободрила ее Липа. – На пятый курс перешел. Еще бы женился…
– Да уж пора. Полысел…
– Сейчас лысых много, – успокоила ее Липа. – Отцу-то нравится, что Ромка лысый, порода видна. Я ему говорю: ты бы женился, Рома, и мне, и Марусе спокойнее было. А он: не могу. Какая семья, пока учусь…
– Правильный подход… – Марья выпустила дым.
– Аня дорогу обратно найдет? – забеспокоилась вдруг Липа.
– Да это рядом. – Марья стряхнула пепел в раскрытый спичечный коробок. Липа, поискав по сторонам пепельницу и не найдя ее, пододвинула к сестре блюдце. – Чего про Люську не рассказываешь? – спросила Марья. – Чего с учебой надумала? Или так… один свист и будет?..
– Ты очень раздражительна стала, Машенька. В санаторию бы тебе…
Марья посмотрела на сестру с чуть брезгливым состраданием:
– О чем ты говоришь, Ли-ипа! – Она поглядела по сторонам. – Сейчас такая санатория, не приведи господи! Вчера Михайлова… – Она махнула рукой.
– У нас на Метрострое тоже… – закивала Липа.
– Ты-то не волнуйся, – успокоила ее Марья. – Ты беспартийная, с тобой все в порядке. – Помолчала, подумала. – Не хотела тебя волновать, но скажу… Сиди спокойно, чего побелела? Слушай. Если со мной что-нибудь… Ну, ты понимаешь. Семен, конюх, пришлет тебе лисьмо: мол, Марья Михайловна уехала в командировку. Поняла, ясно? Ну, вот с этим – все. про Люську. Куда будет поступать?
– Она предполагает в Торфяной, – робко промолвила Липа, наблюдая за реакцией сестры. Та молчала пока, только шумно выдувала дым через ноздри. – От дома недалеко. И экзамены полегче. Аттестат у нее – сама знаешь!
– Лентяйка! – наконец отреагировала Марья, тыкая папиросу в блюдце. – Зла на вас не хватает! И будет всю жнь в болоте ковыряться!.. – Марья постучала пальцем по столу. – Помяни, Липа, мое слово, даст она тебе прикурить…
– Ну, что вы все на нее! – всплеснула руками Липа. – И Георгий, и ты. Конечно, она не очень старательная, но она способная…
– Чаю! – раздался голос Михаила Семеныча. Он сел, отер лысину и, чтобы зря не пропадала строгость, добавил: – А верхом – ты это, Марья, брось! В мужских портках! Никакой солидности! Ты же не просто так, ты дире И не кури при отце!
Марья раздраженно крутанула в блюдце не до конца погасшую папиросу, источающую еле заметный дым. Липа подала отцу чай.
– В стакане! – отвел ее руку с чашкой Михаил Се-меныч. – Тебе жакет надо, юбку черную… Варенья на столе не вижу… Сливового.
Марья поднялась за вареньем. За ней поспешила Липа.
– Отвыкла, – виновато пробормотала Марья. – Не могу вот так вот с места в карьер перестроиться.
– Может, мне его забрать все-таки, Машенька? – виновато, потирая руки, спросила Липа.
Марья обернулась к сестре, обняла ее и поцеловала:
– Да что ты, Липочка, говоришь? Обойдется как-нибудь. Слава богу, живы-здоровы… Обойдется.