В комнату впорхнула полная суетливая женщина, се-Левы Оля. Она принесла на блюде заливное, проворковала что-то, здороваясь, и снова унеслась на кухню. Люся с удовлетворением отметила про себя, что Оля немолода и чуть рябовата, несмотря на пудру. Над диваном Александра Григорьевича висел большой портрет человека, кого-то Липе смутно напоминающий и одновременно очень похожий на Александру Иннокентьевну. Липа уже решила спросить, не папаша ли это хозяйки, но, садясь за стол, разглядела у самой рамки блеклые латинские буквы: Вол
– А где же Лева? – спросила Липа.
– Мама! – одернула Липу Люся. Липа вздрогнула, Александра Иннокентьевна удивленно повела бровью.
– Люсенька сейчас стала такая вся нервная, прямо я не знаю… – забормотала Липа. – А скажите, пожалуйста, Александра Иннокентьевна, на инструменте, – Липа кивнула на пианино, – вы играете или члены семьи? – Этим чисто, светским вопросом Липа как бы аннулировала неудачное: «Где Лева?»
– В музыкальном искусстве, Олимпиада Михайловна, к большому сожалению, мы все бесталанны, – кротко ответила Александра Иннокентьевна, рассекая заливное. – Пробовали Левика научить, а он от учительницы во дворе в дровах прятался.
– В дровах?! – воскликнула Люся и осеклась.
– А наша Люся занимается художественным свистом, – сообщила Аня.
– Аня! – Георгий на всякий случай нахмурился.
– Почему, Жоржик? – одернула мужа Липа. – Это очень красиво, Люсенька, посвисти нам, пожалуйста.
– Господи! – сквозь зубы прошипела Люся, закатывая глаза.
– А вот и я… – мелко прихихикивая, Оля установила на столе блюдо с пирожками и очень мило сложила губы бантиком. – Бульон с пирожками… Я думаю, никто не будет возражать? Мама, а почему бутылки до сих пор не открыты?
Александр Григорьевич занялся бутылками.
– Не пей белого, – повторно напомнила Липа мужу.
– А руки-то мы и не помыли, – сказала Люся.
Пока все Бадрецовы на кухне мыли руки, Александра Иннокентьевна говорила по телефону в коридоре, время от времени переходя на французский.
– А чего он тебе врал, что у них телефона нет? – шепнула Аня. – И что Шуберта играет. Люсь, ну его! Врет все время!
Новые родственники скучились на выходе кухни, Александра Иннокентьевна закончила разг
– А невестушку-то как звать-величать? – раздался за спиной Люси скрипучий голос.
– Люсенька, – сказала Александра Иннокентьевна, – одной рукой приобняв Люсю за плечи. – Познакомься, милая, это Дора Филимоновна.
Коротенькая толстая Дора Филимоновна поклонилась, скрестив руки на пухлой груди.
– Желаю вам в скором времени переменить фами-лие… В нашей квартире жить намереваетесь? – Ну что вы, Дора Филимоновна, – заворковала Оля, подавая гостям полотенце, – у родителей Люсеньки прекрасные жилищные условия.
– – А тебе бы тоже неплохо фамилие поменять, – уже чуть сварливым голосом сказала соседка.
– Ха-ха-ха, – тоненько захихикала Оля. Наконец все снова сели за стол, и Александра Иннокентьевна поднялась с бокалом в руке.
– А где же все-таки Лева? – уныло спросила Липа.
– Ха-ха-ха… Вы знаете, Олимпиада Михайловна, я 'ведь историк по профессии, прошу простить мне историческое сопоставление… Наполеон, когда сочетался вторым ^браком с внучкой прусского короля, сам не смог прибыть на бракосочетание, вместо себя он прислал полномочного представителя. Левик, конечно, далеко не Наполеон, но просто в настоящее время страшно занят…
– Лева был женат? – испуганно перебила ее Липа, рюмка в ее руке дрогнула – темное вино выплеснулось на белоснежную скатерть – Осторожно, – прошипела Люся.
– Надо солью… Где же соль? – прощебетала Оля. – Ха-ха-ха…
– За наше знакомство! – наконец провозгласила Александра Иннокентьевна. – Пусть наши дети будут счастливыми!
Георгий потянулся к заготовленной рюмке с водкой, но, заметив недовольный взгляд старшей дочери, отодвинул водку подальше и налил себе в бокал сладкого вина Доверху.
Все чокнулись. Георгий выплеснул в рот вино и по привычке сморщился.
Александр Григорьевич за обедом говорил мало, чувствовалось, что он еще недостаточно акклиматировался в Москве после двухлетнего отсутствия. Кроме того, ему недавно вставили зубы – и он никак не мог приспособиться к протезу. Почему-то ел он на особенной тарелке простой белой. Туберкулез, – шепнула матери Люся.
– Люсенька, вы читали «Безобразную герцогиню» Фейхтвангера? – спросила вдруг Оля.
Липа поперхнулась, учуяв подвох, открыла рот, чтобы вступиться за беременную дочь, но Люся остановила ее чуть заметным уверенным жестом. Над столом повисло молчание. Старинные часы на пианино пробили шесть раз, Люся дожевала пирожок, оставшийся от бульона, вытянула серебряного манжета салфетку, промокнула ею губы и не брежно бросила салфетку на стол. Аня, испуганно наблюдавшая за сестрой, в восхищении покачала головой!
– Чи-та-ла, – растягивая губы в узкой улыбке, по складам пронесла Люся.
– Где же вам удалось достать эту книгу? – заворковала Оля, делая рот бантиком. – Такая редкость…
– Да, ее трудно достать… на русском языке. На немецком легче. Я ее читала на языке оригинала.
– Шлрехен зи дойч? – удивилась Александра Иннокентьевна.
– Конечно, – с достоинством ответила Липа вместо дочери. – Скажи что-нибудь, Люсенька.
– А Лева совсем не умеет играть на пианино? – по-немецки спросила Люся, намеренно повернувшись к Оле.
Оля замотала головой, как бы отбиваясь от немецких слов. Александра Иннокентьевна наморщила лоб, сняла пенсне: по всей видимости, ей трудно было понять немецкую речь Люси с тюрингским акцентом фрау Ци