Бабушка Циля Абрамовна около окна сидит‚ на улицу не спускается: совсем плоха бабушка. На восьмом десятке перенесла войну‚ эвакуацию‚ арест сына Гриши. Пропал сын Гриша – ни привета‚ ни ответа‚ и семья его пропала. Жена Гриши с детьми-двойняшками поехала в отпуск‚ к родным под Житомир. Шестнадцатого июня из Ленинграда выехали. Так все втроем и исчезли. Только телеграмма осталась‚ стандартный бланк: "Доехали благополучно. Целую‚ Софа". После войны Софья Ароновна ездила туда‚ выспрашивала‚ по домам ходила: никто женщины с двойняшками не помнит. Всех‚ говорят‚ евреев немцы вывезли‚ с двойняшками и не с двойняшками. Тем и кончилось: отца тут извели‚ детей там. Сидит бабушка Циля Абрамовна весь день у окна‚ на улицу смотрит‚ дальше стекол не видит. Слеза в глазу постоянная‚ не от болезни слеза – от жизни. Капают бабушке полезные капли‚ а толку нету: ни молитвенник почитать‚ ни Манечку разглядеть.
Выросла Манечка‚ стала совсем взрослая. Учится в консерватории‚ на втором курсе. Как говорит профессор‚ таланта нет‚ но одаренность явная и работоспособность фантастическая. Скромное платье‚ черная коса‚ прямой взгляд – скромная Манечка и целомудренная. Приходит к ней кавалер – серьезный мальчик‚ студент‚ будущий инженер. Она его в музеи водит‚ на выставки‚ на концерты органной музыки: прививает культуру представителю технической интеллигенции. Если он первым в дверь проходит‚ она останавливается‚ замечание делает: "Натан‚ вернитесь!" Он возвращается‚ дорогу ей уступает. Странный какой-то кавалер‚ вся квартира ему удивляется. Придет в гости‚ сядет в углу‚ а Манечка на скрипке играет. После обеда наденет фартук‚ идет на кухню посуду в тазу мыть‚ а Манечка опять играет. А то наступит тишина подозрительная‚ в комнату войти неудобно. Чем это они занимаются? А они ничем не занимаются. Они книжки читают. Под вечер выйдут на бульвар и прогуливаются‚ и разговоры серьезные‚ и расстояние между ними – будто незнакомые. Ждет Софья Ароновна развития событий и не знает‚ радоваться или горевать. Подозрительный молодой человек‚ совсем без эмоций‚ и не волнуют его‚ вроде бы‚ Манечкины прелести. Бывали такие случаи‚ – знает Софья Ароновна‚ – распадались от этого семьи‚ и переживает она‚ ночи не спит‚ не знает‚ что делать‚ как выяснить‚ с кем посоветоваться...
Дядя Паша и тетя Шура‚ Нинкины родители‚ после войны пошли на повышение. Тетя Шура – на родной фабрике председатель фабкома. Дядя Паша – директор клуба. Тетя Шура в бостоновом синем костюме‚ ватные плечи‚ как эполеты‚ туфли на широком каблуке‚ часы циферблатом вниз: деловая женщина‚ бабий атаман. Раньше была бригада – десять баб‚ теперь фабрика – четыреста. И на свадьбе у них гуляет‚ и на поминках плачет‚ и с трибуны может‚ и резолюцию. Всего попробовала. От этих заседаний-совещаний появилась у тети Шуры интеллигентная бледность‚ да новый бостоновый костюм залоснился сзади: хоть перелицовывай через год. Горит тетя Шура‚ разрывается на части‚ неуемную свою энергию отдает общему делу‚ и коллектив – четыреста баб – очень ее поддерживает. Приглашали тетю Шуру на радио‚ брали интервью. "Нам бы ясли и детский сад‚ – сказала она в микрофон. – Матерям детей оставлять не с кем. Матеря на работе‚ а сердце болит..." – "Это‚ наверно‚ межведомственные разногласия?" – спросил корреспондент. "А кто ж его знает... Нам‚ главное‚ ясли и детский сад. Матеря на работе‚ а дети без присмотру шаландаются..." Потом она расстелила генеральный план фабрики‚ объясняла с гордостью: "Здесь будет цех и здесь цех. А здесь детский сад и ясли. И еще детский сад... И еще ясли..." Через неделю на фабрике включили радио‚ слушали своего атамана. "Мы стоим у генерального плана фабрики‚ – бойко начал корреспондент. – Что вы собираетесь строить‚ товарищ председатель?" – "Здесь будет цех и здесь цех‚ – на всю страну гордо сказала тетя Шура. – А здесь детский сад и ясли. И еще детский сад... И еще ясли..." Всё сказала‚ что будет‚ а чего нету – ни полсловечка. Будто всё у них есть – завались и с избытком. Всем матерям понравилось выступление: не подвела‚ не уронила‚ не посрамила – прославила на весь мир. А дети‚ что ж дети? На то и сердце у матери‚ чтоб за детей болело.
Расцвела тетя Шура за эти годы‚ стала видная‚ вальяжная‚ интеллигентная издали‚ – в президиуме сидит‚ все оглядывают‚ – и увиваются вокруг нее ответственные общественные работники‚ руку по-мужски жмут‚ в глаза вопрошающе заглядывают. Но тетя Шура как была непреклонной‚ так непреклонной и осталась. Придет домой‚ картошки нажарит‚ киселя наварит‚ разденется догола‚ привалится‚ прижмет дядю Пашу к стенке: та самая тетя Шура‚ что до первого льда в речку лазила‚ после бани в снег ложилась – силу свою укрощала. Только выросла Нинка‚ всё стала понимать‚ и опасаются они ее больше‚ да и дядя Паша‚ хилый мужичишка‚ вечно увиливает от своих мужских обязанностей по причине хронического ослабления организма. Раньше просто увиливал‚ теперь с оправданием: работа умственная‚ ответственная‚ на износ. Утром встанет‚ картошки навернет‚ киселя нахлебается‚ портфель в руки – и на работу. Ходит дядя Паша по вверенному ему клубу‚ на плечах френч‚ галифе с хромовыми сапожками‚ и уборщицами командует‚ кассиром‚ киномехаником‚ планы кружков утверждает: хорового‚ баяно-аккордеонного‚ драматического. На репетициях любит присутствовать‚ особенно на танцевальных. Девки молодые‚ горячие: закружатся – всё видать. Всё бы хорошо‚ да обидно‚ что обошла его тетя Шура по должности‚ да и страшно иной раз‚ как бы из клуба не выгнали. Уволят – куда пойдешь? На крышу не полезешь. Отвык от крыши‚ ноги дрожат‚ да и не солидно ему на крышу: не та теперь квалификация‚ не та номенклатура. Приходил к нему старый друг‚ дорогой гость‚ и тогда и теперь кровельщик‚ с которым водку вместе пили‚ в шашки играли‚ которого он на дружбу всячески испытывал‚ и обошелся с ним дядя Паша холодно‚ с соблюдением дистанции‚ а когда тот выказал обиды-претензии‚ рассердился дядя Паша‚ спустил дорогого гостя с лестницы.
Теперь дядя Паша ответственный по квартире. Вывешивает счета за электричество и за газ‚ красным карандашом вычеркивает тех‚ кто заплатил‚ строго предупреждает опоздавших. По вечерам ходит в домоуправление‚ где всё тот же стол под кумачом‚ всегда готовый для заседаний‚ и стенгазета в стихах с орфографическими ошибками. Сидит дядя Паша за красным кумачом‚ курит папиросу в резном мундштуке‚ прикидывает в уме‚ как бы уязвить председателя домового комитета‚ а если попросят закурить‚ лезет с недовольством в карман‚ долго там копошится‚ вытаскивает наружу ломаную папиросу. Мечтает ныне дядя Паша‚ тщеславный мужичишка‚ самому стать председателем‚ сидеть во главе стола‚ а не в общем ряду с простыми общественниками. Не недолюбливает его управдом товарищ Красиков‚ от которого многое зависит‚ да и теперешний председатель домового комитета – авторитетный товарищ‚ еще до войны награжденный значком "Отличный административный работник": сверху красный флаг‚ по бокам желтая металлическая бахрома‚ а в середине серп и молот‚ звезда‚ французский ключ‚ молоток и разные там зигзаги на белом эмалевом фоне. Большой‚ редкий знак отличия‚ который выдавали далеко не каждому.
Но не унывает дядя Паша‚ сам уже не простой кровельщик. Время работает на него. Стаж‚ то есть. Одного боится: как бы не опозорила Нинка своих ответственных родителей‚ как бы не припаяли ей моральное разложение‚ тлетворное влияние‚ политическое недомыслие. Уже в седьмом классе свистели под окнами и стучали по водосточной трубе – весь дом знал‚ что пришли мальчики‚ вызывают Нинку на улицу. А в девятом даже мать руки опустила. Одни отсвистятся‚ другие приходят. Эти отстучат свое‚ а там уже следующие на очереди. Отец выпороть хотел‚ да разве ее теперь выпорешь? Она сама кого хошь выпорет. Нинка из черноземного района‚ горячих кровей. Ей бы в табунчике с гармонистом‚ а не "а + в = с". Что ей эта алгебра? Сухость одна. Недаром кличка ей по школе – "Исключение": "Уж‚ замуж‚ невтерпеж". Нинку во всех окрестных школах знают‚ отплясывает Нинка на вечерах все танцы подряд. Где танцы‚ там и она. Кто не танцует‚ тот не человек. "Ноль внимания‚ фунт презрения". Доставляет Нинка своим родителям сплошные беспокойства‚ каждый месяц в положенные сроки с тревогой ожидает тетя Шура результатов – будет или не будет‚ – а Нинка только хитро улыбается‚ да отплясывает на вечерах‚ да увиливает от ловких рук‚ от заманчивых предложений‚ от неожиданных‚ врасплох‚ нападений. У Нинки в руках сила матери. Ни черта она не боится‚ охотно‚ до ночи‚ идет в любую компанию‚ и оттого многие вокруг уверены‚ что давно уже произошло с ней то‚ чего они от нее добиваются‚ и потому добиваются этого с большей настойчивостью‚ обижаясь при отказе‚ не понимая причин. Очень беспокоится тетя Шура‚ кричит-выговаривает ежедневно‚ но когда подходит их очередь убирать квартиру‚ дружно разуются‚ подоткнут подолы‚ – ноги крепкие‚ пятки красные‚ – и в четыре руки мигом всё вымоют и вычистят. А кто не хочет сам квартиру убирать‚ за того тетя Мотя старается.