Мама не ответила. В убежище было невыносимо жарко и сухо, и, казалось, совсем нечем дышать.
— Вы посмотрели воспоминание? — спросил я наконец, не глядя на нее.
— Да.
— И кто был в подземелье?
— Ты же знаешь. Ты знал это с самого начала. Чем быстрее ты сможешь принять эту истину, тем лучше сможешь защитить Гарри.
— Спасибо, матушка, — я так резко встал, что чуть не уронил стул. — Я подумаю над вашими словами… А теперь, с вашего позволения, пойду, только возьму пару снимков. Потом верну.
Она молча кивнула. Я взял две колдографии: первую, с которой Том Риддл улыбался мне ясной победной улыбкой, — и последнюю, где он отрешенно и безучастно смотрел в серое небо. Спрятав снимки в карман, я вышел в коридор, мимо наяды с кувшином. Стоило мне сделать пару шагов, как вход в тайник исчез из виду — вместо него опять были окно, и лужайка, и беззаботный солнечный свет снаружи.
***
Настроение после беседы с матерью было хуже некуда, а ведь надо было еще поговорить с Гарри. Дольше тянуть было нельзя. Но повидаться наедине нам удалось только вечером.
Я нашел Гарри в парке, когда уже смеркалось. Устроившись в беседке недалеко от дома, он зачищал мелкие царапины на метле. Рядом на скамейке были расставлены баночки и склянки, валялись испачканные тряпки, сильно пахло полировкой.
Услышав шаги, Гарри сказал, не оборачиваясь:
— Ральф, я сейчас. Слушай, банки с лаком нет в кладовке! Ты не знаешь, куда…
Тут он поднял голову и фыркнул, сдувая челку с глаз. Потом медленно поднялся, но стоял молча и холодно смотрел на меня.
— Я пришел перед тобой извиниться,— начал я.
— Да ну? — саркастически спросил Гарри. — За что бы это?
Мне тут же захотелось его оборвать, чтоб не разговаривал со мной в таком тоне. Но я сдержался и ответил:
— За то, что я тебе наговорил в лазарете.
Потом сдвинул банки на край скамейки и уселся. Гарри остался стоять, опираясь о резную стену беседки и скрестив руки на груди. В такой взрослой позе он выглядел ужасно смешно.
— Ну, что вы, сэр… Все в порядке, никаких обид.
— Я был не прав, — продолжал я гнуть свою линию.
— Пап, чего ты хочешь? — перебил Гарри.
— Помириться, — ответил я с обезоруживающей улыбкой.
— А я не хочу, — буркнул он и потянулся к метле, неудачно задев при этом одну из банок. Та грохнулась на пол, на досках расплылось вонючее озерцо полировки. Гарри раздраженно схватил тряпку и попытался вытереть лужу, но только сильнее размазал.
— Давай помогу, — я вытащил палочку.
— Не надо, — огрызнулся он, отбросил тряпку и сел прямо на пол, обхватив колени руками.
“Все меня достали, видеть никого не хочу”, — говорила его поза.
Я наклонился и стал чарами отчищать пятно.
— Я и вправду тогда хватил лишку, — продолжил я, обращаясь к спине Гарри. — Слишком нервничал. Вдобавок ты сказал то, чего я не желал слышать, вот и…
Гарри ответил хриплым от обиды голосом:
— Да, у вас, взрослых, все так легко! Прости, погорячился, и так далее. Пап, вот если бы я тебе что-то не то сказал… Ты бы меня заставил триста раз извиняться, и то бы со мной месяц не разговаривал! А я, значит, должен…
— Ничего ты не должен, — ответил я. — Желаешь месяц молчать — имеешь полное право.
— Не желаю, — проворчал он, опустив голову. — Я вообще ничего не хочу… Ладно, проехали. Давай и правда помиримся, мне уже надоело злиться.
Он опять шумно выдохнул, чтобы сдуть челку — надо его постричь, а то ведь не видит ничего, — и, обернувшись, протянул мне руку. Твердые пальцы с обкусанными ногтями были липкими от полировки. На мгновение Гарри ткнулся лбом мне в плечо, но тут же, засмущавшись, отодвинулся и стал собирать свои склянки.
— Ты по-прежнему считаешь, что я вру, будто в подземелье был Лорд? — спросил он, не оборачиваясь.
В беседке было уже почти совсем темно, и его рубашка белела смутным пятном.
— Не знаю, — честно сказал я. — Я с этим не согласен, но и тебя переубеждать не стану. Если ты твердо веришь, что это был он, — пускай так. Каждый имеет право на свою веру.
Куда бы она ни привела…
Над нашими головами с шипением вспыхнула лампа, привешенная к крюку под потолком. Желтое сияние было таким ярким, что я зажмурился. Прилетевшие на свет мошки стали виться вокруг стекла. Толком не оттертое уродливое пятно полировки теперь казалось выжженной дырой в полу.
Я достал сигареты и закурил. Гарри, сидя на полу, сосредоточенно завинчивал крышку на банке.
— Пап, — сказал он вдруг, очень тихо, так что я еле расслышал, — знаешь, я хотел тебе сказать… Я убил человека.
Его перепачканные пальцы замерли, сжимая крышку. Я от неожиданности чуть не выронил сигарету.