Я зашел к Гарри, но он то ли спал, то ли притворялся спящим, так что я просто оставил книги на столе и ушел. Зато Красотка расхаживала по нашей спальне, как тигр по клетке. Туалетный столик она по дороге пнула ногой, и булавки с расческами разлетелись по всему полу.
Я протянул ей букет, но цветы мгновенно присоединились к булавкам, и Белла с наслаждением расстреляла их заклятьем. Чтобы не попасть под горячую руку, я отодвинул кресло подальше, уселся в него и закурил, глядя, как лепестки роз кружатся под потолком и медленно опадают вниз.
Белла тем временем оглядывала спальню, выискивая, на что бы еще обрушить свою ярость. Я быстро спросил, пока не пришел мой черед:
— Может, расскажешь, что случилось?
— Нет!
— Ну, как знаешь…
Безостановочное кружение по комнате возобновилось. Внезапно Белла обернулась ко мне и без предупреждения выпалила:
— А вдруг на нем империо?!
— На ком?
— Да на Гарри же!
— С чего ты взяла? — спросил я, смахивая с лица лепесток.
— Знаешь, что он мне заявил сегодня?! Что он дружит с детьми Уизли! Даже говорил, как их зовут, но всех этих гаденышей разве упомнишь… Если это не империо, я не знаю, что это может быть!
Хвала Мерлину! Я-то предполагал что-нибудь гораздо худшее.
— Слушай, сыновья Артура тоже играют в команде. Естественно, Гарри с ними общается…
— Ты не видишь разницы между «общаться» и «дружить»?! — огрызнулась Белла. — Мерлин великий, сначала Лонгботтом, теперь эти … Полгода не прошло, а ребенка уже околдовали!
— Ты проверила его на следы империо?
— Конечно!
— И что?
— Ничего. А это лишний раз доказывает, что колдовство особо изощренное!
Я даже не удивился. Обычная для Красотки логика.
— Что говорит сам Гарри?
— Что Уизли — его друзья, и он от них не откажется. «Мама, ты же сама меня учила, что друзей не предают!»
— Ну, вообще-то он прав…
— Это не относится к маглолюбцам! Ты знаешь, спрашиваю его, кто такой их папаша? Он ведь и к нам приходил с обыском!
— Bellissima, не кричи, я не глухой.
Я чувствовал себя так, будто у меня двое строптивых детей — и неважно, что одному из них одиннадцать лет, а другой сорок. Будь оба и вправду детьми, я бы развел малолетних скандалистов по разным углам и оставил думать о своем поведении. Но по крайней мере с Беллой этот трюк не пройдет.
— В конце концов, — заметил я, — Артур приходил к нам давно. Гарри наверняка забыл об этой истории.
— Так пусть теперь вспомнит! Ты в курсе, спрашиваю, что их отец — тухлоед? Что он вечно, будто цепной пес, вынюхивает, кто вредит его любимым маглам? И что ему даже не платят за рейды! Никто не хочет руки марать!
Я сделал глубокий вдох.
— И что Гарри на это?
— Сначала молчал, потом попросил не говорить так о семье его друзей… «Друзей»!
Она села на кровать и подперла голову руками.
— Ты же сама боялась, что Гарри будет плохо в Гриффиндоре, — не удержался я от укола. — Как видишь, ему там хорошо…
— Не до такой же степени! Руди, ты должен с ним поговорить. Объясни ему, уговори, запрети в конце концов!
Ну да, конечно. Чтобы он продолжал дружить с Уизли из чистого духа противоречия?
— Я так его ждала, — сказала вдруг Белла и всхлипнула. — Я так соскучилась. А вышло черт знает что… Поговори с ним, я тебя прошу…
Я бы скорей ожидал увидеть плачущую мантикору. Это было так странно и неожиданно, что я даже испугался. Подошел, обнял Беллу и похлопал по спине:
— Красотка, да что с тобой?! Конечно, я с ним поговорю… И в любом случае паниковать рано. Детская дружба легко начинается и так же легко заканчивается. Сегодня лучший приятель, а завтра заклятый враг.
Белла бросила на меня короткий взгляд и отвернулась. Потом вскочила и молча ушла в ванную.
М-да. Чудесно начинаются первые каникулы, что и говорить…
Глава 7
И тогда он решил применить хитрость.
После разговора с Беллой я полночи не мог заснуть от того, что полная луна светила в окно, а поднять палочку и задернуть гардины было лень. Снаружи поскрипывали под ветром ветви яблони, на коврике посапывал и вздыхал Спайк.
Зато утром едва удалось заставить себя встать. Рождество всегда вызывает блаженное чувство свободы и желание полентяйничать. В кои-то веки ничего не надо делать и можно никуда не спешить… За окном едва начинало светать, хотя было уже восемь с четвертью. Красотка еще спала. Я спустился в столовую, где Динки уже накрыла к завтраку, налил себе кофе и стал ждать Гарри, перелистывая “Пророк”.
В девять часов по радио начались новости. «Вчера министры магии восьми республик бывшего Советского Союза встретились в городе Zmiev, чтобы подписать договор о создании Евразийской магической конфедерации, — вещал диктор. — Подписан предварительный протокол так называемых Змиевских соглашений, которые окончательно закрепляют исчезновение СССР как субъекта международного магического права…».
Я сделал громче, но тут за спиной раздалось цоканье когтей по паркету. Явился Хаски — значит, и Гарри где-то недалеко. Повернув голову, я заметил его силуэт в проеме двери. При виде меня Гарри застыл на пороге, но потом, видно, решил, что нет смысла поворачивать обратно, раз уж пришел.
— Доброе утро, папа.
Он поцеловал мою руку, а я обнял его.
— Привет. Рад, что ты наконец дома.
Гарри только плечами пожал. Сел напротив и принялся накладывать себе на тарелку яичницу. Хаски улегся на полу рядом с его стулом.
За полгода Гарри подрос и выглядел гораздо взрослее. Руки были измазаны чернилами, давно не стриженые волосы торчали во все стороны. Поначалу он смотрел настороженно, но я молчал, углубившись в кроссворд в «Пророке».
Наконец Гарри не выдержал и решил пустить пробный шар:
— Спасибо за книги, пап.
— Не за что, — откликнулся я. — Тебе понравились?
— Ага. Особенно та, которая о Юнис Мюррей*. Хотя там сказано, что… Ну, помнишь случай, когда она жаловалась, что снитч на кубке Британии летает слишком медленно? Оказывается, это выдумка. Обидно. Но книга все равно хорошая.
— Ты много успел прочесть?
— До середины.
— Так ты уже давно встал?
Гарри смутился, что его застали врасплох.
— Ну да. Просто есть не хотелось…
Точнее, не хотелось никого видеть. Понятно.
— Кстати, ты написал тот реферат? — спросил я, складывая газету.
— Какой? — непонимающе ответил он и тут же спохватился: — А, про Николаса Фламеля? Ну… Пока нет, его только после каникул сдавать. А Фламель и вправду изобрел философский камень?
— Точнее, создал, — поправил я. — Способ получения камня известен давно, но только Фламелю удалось довести дело до конца. Во всяком случае, так считается. Я не очень хорошо в этом разбираюсь, если хочешь, найду тебе что-нибудь почитать на этот счет. Насколько я помню, о Фламеле вообще ходит много легенд, и не разберешь, где правда, а где выдумка. Сам он живет затворником в Париже и никуда не выезжает. Это и понятно, ему ведь шестьсот с лишним лет…
— А ты с ним знаком? — наивно спросил Гарри. — Я бы хотел с ним поговорить… Пап, ну что смешного?!
— Да ничего, ничего. Я Фламеля никогда в глаза не видел. Он — живая легенда, а кто я такой?
— Жалко, — пробормотал Гарри.
Воцарилось молчание. Наконец Гарри вздохнул, решительно отодвинул тарелку с яичницей и заговорил медленно, словно обращался к слабоумному:
— Пап, слушай, я ведь знаю — мама тебе уже рассказала, что я дружу с братьями Уизли. Ну, так давай к делу, а то книжки, Фламель… Чего ходить вокруг да около?
— Давай — что?
— Ну, ты же собирался меня отругать, вот и начинай быстрее, чтобы не тратить полдня. Мне сегодня еще надо потренироваться.
— Делать мне нечего… Не собираюсь я тебя ругать.
Гарри опешил. Я слишком быстро сдался — а он-то, должно быть, полночи придумывал аргументы.
— Да? — растерянно ответил он. — Ну ладно.
— Расскажи мне об Уизли, — попросил я.