— Больше так не делай, — посоветовал я. — Насколько я помню характер Снейпа, серьезно он тебе не навредит, но будет портить жизнь по мелочам.
— Так ты с ним знаком? — оживился Гарри.
— Да. Снейп входил в организацию, и одно время мы… скажем так, работали вместе. Но не поладили, и с тех пор у Снейпа, должно быть, остались неприятные воспоминания.
— Воспоминания остались от тебя, а нервы треплет мне, — буркнул Гарри. — Еще на том самом первом уроке обвинил меня, будто я специально кинул иглы дикобраза в котел Лонгботтому…
— Ага, — машинально кивнул я, но тут Гарри встрепенулся:
— Да, кстати, чуть не забыл! Ты же обещал мне объяснить насчет Лонгботтома!
Ну, вот.
А я так надеялся хотя бы сегодня без этого обойтись…
***
Я призвал молочник и стал наливать сливки в полуостывший кофе, чтобы выгадать время. Спросил:
— Как сейчас ведет себя Невилл?
— Никак, — Гарри пожал плечами. — Старается лишний раз ко мне не подходить и все время молчит.
— Понятно. Видишь ли, в чем дело…
Ну, помоги мне, Мерлин великий.
— Ничего, если я закурю?
— Конечно, — Гарри кивнул.
Я отошел подальше, поднял раму окна. Снаружи было морозно, и над подоконником заклубился пар. Хаски потянулся, принюхиваясь к запахам с улицы, потом зевнул и опять улегся у ног Гарри.
Я достал сигареты и прикурил от палочки.
— Видишь ли, Невилл сказал тебе чистую правду. Однажды, уже после окончания войны, на его родителей напали. Никто не знает, кем были нападавшие и чего они добивались от Лонгботтомов. Факт тот, что их пытали и пытками довели до безумия.
— Это же авроры! — Гарри все еще не верил.
— И что? Авроры тоже состоят из плоти и крови. Думаешь, они боли не чувствуют? Родители Невилла до сих пор живы, просто они… уже не люди. Ни слова не говорят, ничего не понимают и никого не узнают.
Хотя почему же — «никого»? Фрэнк-то однажды задергался, услышав мой голос…
— Пап, — окликнул Гарри.
Я обернулся к нему.
— Извини, отвлекся. Так вот, когда это случилось, все страшно испугались. Газеты устроили истерику, требуя, чтобы Министерство срочно нашло виновных. Поэтому арестовали первых, кто попался под руку, — так часто бывает.
— Пап, а…
Я не стал дожидаться, пока он задаст вопрос.
— Ты же знаешь, что мы с твоей мамой больше года провели в Азкабане по ложному обвинению. Так вот, это и было то самое дело Лонгботтомов.
Гарри, казалось, перестал дышать.
— Никаких доказательств у следствия не было, — продолжил я. — Но с нами арестовали одного нашего друга, Барти Крауча. Он был совсем молодой, только-только закончил Хогвартс. Вот он-то и подписал признание…
— Зачем? — растерянно проговорил Гарри.
— Ты разве не слыхал, что в аврорате пытают?
Он судорожно сглотнул.
— Сейчас такого нет, — уточнил я, — но в прежние времена авроры выбивали показания любыми средствами. А под пытками человек может признаться в чем угодно… К тому времени, как твой дядя Рабастан добился пересмотра дела, Барти уже умер в Азкабане. Нас с твоей мамой выпустили. Дальше тебе все известно.
Гарри молчал, не сводя с меня глаз.
— Хотя нас оправдали, — закончил я, — бабушка Невилла до сих пор уверена, будто это мы замучили ее сына и невестку. Внуку она тоже наверняка рассказывала о Лестрейнджах. Понятно, что они нас ненавидят, тут уж ничего не поделаешь. Поэтому не удивляйся, если Невилл не хочет с тобой общаться.
— Пап, но ведь это же неправда! — Гарри словно прорвало, он теперь говорил быстро и сбивчиво. — В смысле, можно ведь объяснить Невиллу, что вы с мамой ни при чем! Чтобы он не думал…
— Не надо, — возразил я, затушив окурок. — Ты его все равно не переубедишь, только хуже будет.
— Пап, но…
— Хватит!
Гарри вздрогнул. Я выдохнул сквозь зубы и сказал уже спокойнее:
— Я не хочу больше об этом говорить.
Гарри смотрел на меня, прикусив губу, потом заморгал.
— Ты не хочешь вспоминать про Азкабан и… ну… допросы, да? Вот же я дурак! Пап, прости меня, пожалуйста.
Я подошел и погладил его по голове.
— Ничего, все нормально.
Гарри заглянул мне в глаза и обнял так крепко, будто боялся, что я исчезну.
— Пап, ты только не расстраивайся, ладно? Теперь ведь все хорошо…
— Конечно.
Наверное, можно было сказать ему правду о Лонгботтомах. Но неизвестно, как бы он это воспринял. Рано ему знать такие вещи…
— Мама вчера сильно на меня обиделась? — спросил Гарри.
— Да. Она даже плакала.
— Что?! — он дернулся. — Жуть… И что мне теперь делать?
— Просить прощения, что же еще?
— А что сказать насчет Уизли?
— Лучше вообще не поднимай эту тему. Я сам как-нибудь…
За спиной скрипнула дверь, и я обернулся. На пороге столовой стояла Белла, встрепанная и сонная, в теплом халате — видно, только что встала.
Гарри вскочил и побежал к ней навстречу. Я ушел. Сейчас эти двое будут трогательно мириться, нечего их смущать…
В кабинете я опять закурил. Надо же, всего час поговорили, а меня будто выжали, как лимон. А все из-за Лонгботтомов, будь они неладны! Жаль, что мы тогда не успели их прикончить… Повезло еще, что сынок оказался таким нюней. Пускай и дальше обходит Гарри десятой дорогой, нам только того и надо.
Правда, другие дела беспокоили меня не меньше. Уизли, Снейп… Что там еще было? Да, собака и Фламель. Забавно, что у Гарри проснулось такое рвение к учебе. Ради реферата готов на каникулах навещать всяких старых пней. Надо будет отыскать для него какое-нибудь популярное издание по алхимии, что ли.
Кстати, а если попробовать все-таки найти выход на Фламеля? Ведь есть же «дружище Джонни», а у него возможностей хватает… Так что я написал Райкрофту письмо: мол, не может ли он через свой «отдел изучения народной культуры» свести меня с Фламелем? Письмо было наглое и с откровенно корыстным подтекстом. Если Райкрофт ставит мне условия, так пусть взамен оказывает мелкие услуги.
Ответа я, впрочем, не ждал и, отправив сову, тут же забыл о своем послании. На это Рождество мне и без того было о чем подумать.
_____________________
* Юнис Мюррей (ум. 1942) — легендарный ловец команды Montrose Magpies (в русском переводе — «Стресморские сороки»). Рассказывают, что она ходатайствовала об увеличении скорости снитча, потому что «с нынешними снитчами слишком просто играть».
Глава 8
Больше всего русалок бывает в лагуне, когда нарождается новый месяц. Они тогда собираются там и издают странные жалобные звуки. Но в эти часы лагуна небезопасна для людей.
Канун Рождества (впрочем, по обычаю, который завел когда-то Лорд, мы называли этот праздник Йолем) прошел суматошно. После завтрака я отвез «Нимбус» в гарантийную мастерскую. Только вернулся, раздалась трель каминного вызова — явился племянник, чтобы поговорить о делах.
Оказалось, что у Ральфа есть готовый материал для публикации: интервью с лидером лондонской ячейки «новых темных», Эндрю Каммингсом по прозвищу Гребень. Они были знакомы по Слизерину, хотя Гребень был старше Ральфа лет на пять или шесть.
— Вы его когда-нибудь видели? — говорил Ральф, расхаживая по моему кабинету. — Он очень умный, хотя закончил Хогвартс на одни «тролли». Спокойный такой, уверенный…
— Где он сейчас работает? — поинтересовался я.
— Где придется. У него же все время уходит на политику, а вдобавок его временами арестовывают…
С «новыми темными» мне редко приходилось иметь дело. Это была малочисленная молодежная партия, образованная после падения Лорда активистами из низовых ячеек. Единой политической идеи у них не было: одни мечтали о захвате власти, другие считали, что надо добиваться своего пропагандой. Одни видели решение всех проблем в истреблении грязнокровок, другие — в разгоне коррумпированных чиновников. Единственное, в чем все «новые темные» сходились, так это в том, что «старые темные» (то есть, мы) поголовно продались Министерству. Ничего, вот вернется Лорд и поймет, где его истинные и верные сторонники…