Ладно, это все неважно. Я не буду его ругать, я ни слова ему не скажу, только, Мерлин великий, пускай он придет в себя…
— …Дамблдор все предусмотрел! — распинался тем временем Люциус, раскрасневшись от выпивки. — Дескать, ученикам объявили, что доступ в этот коридор воспрещен. А если они все же туда пошли, да еще ночью, когда должны были находиться в спальнях, — это их проблемы. Директор в данном случае ответственности не несет. Как представлю, что там оказался бы Драко! Но, к счастью, у него есть голова на плечах…
Люциус запнулся и покосился на меня. Я сделал вид, что не слышал последней фразы.
— Кстати, как Гарри? — спохватился Люциус.
Я пожал плечами.
— Пока без изменений. Ждем, когда очнется.
Люциус вздохнул и сделал сочувственное лицо.
— Это ужасно. Держись. Когда я думаю, что и Драко мог бы…
Но я уже слишком устал от разговора, так что лишь машинально кивал. Только минут через пятнадцать мне удалось наконец выпроводить Люциуса, сославшись на то, что пора возвращаться в школу
***
Следующие сутки в лазарете тянулись все так же тоскливо, хотя Гарри теперь выглядел немного лучше: щеки порозовели, глаза под веками двигались — значит, спал и видел сны. Его несколько раз навещали целители из святого Мунго, а еще заходила МакГонагалл. У Дамблдора хватало такта не появляться.
Приходили и студенты, но всех, кроме Ральфа и Драко, мадам Помфри разворачивала обратно. На столике у кровати Гарри росла гора шоколадных лягушек, сахарных перьев и открыток с пожеланиями выздоровления. Однажды Белла посмотрела на эту груду, засмеялась и никак не могла остановиться. Прибежала Помфри со стаканом воды и успокоительным. Белла выпила его и опять впала в оцепенение.
Теперь мы с ней сменялись через каждые шесть часов. В свободные промежутки я мотался за зельями и встречался с Малфоем, который сумел-таки получить из канцелярии копию схемы заклятий, установленных в подземелье.
Если прикоснуться палочкой к схеме, над ней появлялся трехмерный чертеж комнаты. Помещение было совершенно пустым, если не считать большого зеркала. На зеркале, согласно пометкам, были установлены модифицированные чары инсендио, срабатывавшие при попытке подойти слишком близко или применить магию. В графе «Исполнитель» было указано, что заклятия накладывал сам директор.
Я подозревал, что схема была составлена и зарегистрирована задним числом. Можно было убедить Люциуса начать по этому поводу расследование, но у меня была веская причина этого не делать. Вечером седьмого июня я встречался с Рабастаном и показал ему схему. Брат поинтересовался:
— Ты хочешь подать иск?
— Да. Если будет доказано, что Дамблдор скрывал от попечителей использование в школе настолько опасных чар, его можно будет отстранить.
— Я бы на твоем месте не спешил, — заметил Рабастан, сворачивая пергамент в свиток.
— Почему?
— Видишь ли, — брат задумчиво уставился в потолок, — у меня есть ощущение, что в этом деле не все так просто. О том, что произошло в подземелье, мы знаем только со слов Дамблдора. Гарри пока что считается свидетелем. Когда он придет в себя, его будут допрашивать, но только для проформы. Однако если в деле начнут копаться, неизвестно, какие подробности могут выясниться…
— Ты хочешь сказать, что Гарри обвинят в убийстве?!
— Это маловероятно. Но пока не известны все обстоятельства, я бы не советовал что-либо предпринимать.
Интуиции Рабастана в таких делах можно было верить, так что я решил подождать.
После разговора с братом я аппарировал в школу — пора было сменить Беллу на посту. Еще с порога заметил, что в лазарете все изменилось. Палата было ярко освещена, а Красотка, сидя на одной из кроватей, болтала с Помфри. Это само по себе было поразительно, учитывая, что за предыдущие два дня она не произнесла ни слова.
Увидев меня, Белла вскочила:
— Представляешь, Гарри пришел в себя! Он открыл глаза, увидел меня и сказал: «Привет, мам». Это было в половине восьмого. Потом опять заснул… Стой, не ходи туда, не тревожь его!
Но я все равно заглянул за ширмы. Гарри спал, по-детски разбросав руки в стороны. Я подошел ближе и погладил его по щеке. Он смешно поморщился во сне и отвернулся.
Когда я вышел из-за ширм, мадам Помфри спросила:
— Хотите чаю? Надеюсь, Гарри не обидится, если мы позаимствуем у него плитку шоколада, чтобы отметить такое событие.
— Конечно, — сказала Красотка и улыбнулась Помфри.
***
На следующее утро Белла сменила меня на «дежурстве» в девять утра, и я аппарировал домой, чтобы поспать. Но подремать удалось недолго — около полудня она неожиданно вернулась.
— Руди! — раздавался в холле ее громкий голос. — Ты где?! Сюда, немедленно!
Я вылетел, как ошпаренный.
— Что случилось? Гарри опять плохо?!
— Нет, — бросила Красотка. — Срочно налей мне выпить! Еще поставь заглушку и найди думосбор, я тебе кое-что покажу… Времени в обрез, мне надо обратно, так что поторопись!
Через пять минут, сидя в кабинете со стаканом огневиски в одной руке и сигаретой в другой, Белла рассказывала:
— Гарри проснулся два часа назад. Сказал, что чувствует себя нормально, только голова болит. Я взяла у него воспоминание о том, что случилось в подземелье. Хоть бы только легилименция не повредила! Но я очень аккуратно, осторожно… Тянуть было нельзя, иначе подотрут память, и потом концов не найдешь!
— Правильно сделала. Так что там случилось-то?
Белла отставила стакан и вытащила из кармана флакончик с воспоминанием.
— Смотри, а я пока покурю. До сих пор отойти не могу…
От такого многообещающего начала у меня мурашки поползли по коже еще до того, как я склонился над думосбором. Помещение, куда я «нырнул», оказалось той самой комнатой, знакомой по чертежу. Низкий потолок, тусклый свет ламп, мутное зеркало, прислоненное к стене… Перед зеркалом стоял Квиррелл, еще живой и не обгоревший. А в нескольких шагах от него — Гарри, встрепанный, грязный и растерянный.
— Ты ожидал увидеть кого-то другого? — спросил Квиррелл. Он теперь совершенно не заикался.
— Я думал, — Гарри сделал шаг назад, — что здесь… э-э… мистер Филч.
— Да ну? — иронически ответил Квиррелл. — Не знал, что Филч так популярен у первокурсников. Но в таком случае ты ошибся адресом.
— Да, конечно. Извините, я пойду…
Гарри направился было к дверному проему, где плясали языки темного пламени. Но Квиррелл щелкнул пальцами, и появившиеся из воздуха веревки стянули Гарри руки и ноги.
— Ты же не думаешь, что я отпущу тебя — после того, как ты меня здесь видел? Хотя, знаешь, это даже неплохо, что ты зашел. Мне надо беспрепятственно покинуть школу, а значит, не помешает заложник… Что-что?
Квиррелл склонил голову набок, будто прислушиваясь.
— Грейнджер и Уизли тоже с тобой? Отлично!
— При чем тут они? — возразил Гарри, бледный, как полотно. — Они на факультете, я один пришел.
— Врешь, — спокойно ответил Квиррелл. — Ты сам попросил их тебя дождаться. Избавил меня от необходимости ловить их по всему подземелью… Ладно, это подождет. Сначала мне надо закончить одно дело.
Он обернулся к зеркалу, постучал по раме, заглянул с другой стороны и разочарованно пожевал тонкими бледными губами.
— Ничего не понимаю… Как же это работает? Может, надо разбить зеркало?
— Вы хотите украсть философский камень? — громко спросил Гарри. Должно быть, рассчитывал, что Гермиона все еще в соседней комнате и услышит его.
— Не украсть, а взять, — поправил Квиррелл. — Камень не принадлежит Дамблдору, так что это, строго говоря, не воровство.
Он пристально всматривался в зеркало. Я поднял взгляд и увидел буквы, бегущие по вычурной бронзовой раме. «Erised stra ehru oyt ube…». Зеркало Еиналеж! Да еще такое большое! Черт возьми, они же приравнены к наркотикам, и за хранение даже крохотного зеркальца, купленного из-под полы в Ночном переулке, можно попасть в Азкабан. А здесь огромное, как витрина, зачарованное стекло бесстыдно выставлено на всеобщее обозрение.