Несколько лет спустя, когда я уже закончил школу, у нас с матерью случайно зашел об этом разговор.
— Над некоторыми задачками пришлось поломать голову, — призналась она. — Я даже обращалась за помощью к Тому, вот и запаздывала с ответом.
— Правда?!
Меня удивило не то, что мама называет Лорда по имени — на правах старой знакомой она делала так нередко, как и мой отец, и мистер Розье, и прочие из ближнего круга. Я никогда не мог понять, по какому принципу они выбирают обращение. Впрочем, для меня подобная фамильярность все равно исключалась, так что и думать об этом не стоило. Странно было другое: у меня были веские основания полагать, что мама относится к Лорду очень плохо, хотя вслух ни о чем таком не говорилось.
— Мне казалось, вы недолюбливаете друг друга, — рискнул я пустить пробный шар.
Мама улыбнулась, и мне показалось, что она сейчас ответит, как Дамблдор: «Удачная догадка… Десять баллов Слизерину. Можешь взять лимонную дольку».
— Ты не ошибся, — заметила она. — Недолюбливаем — это еще мягко сказано. Но в данном случае мне самой было интересно.
— А почему он соглашался? Нечем было заняться, кроме как делать вместо нас домашнюю работу?
Мама пожала плечами.
— Том считал, что задачки помогают ему изучить способ мышления противника. Забавно, что Дамблдор, видимо, догадывался, от кого приходят ответы. Во всяком случае, по словам Тома, некоторые вопросы были предназначены будто специально для него…
Это было очень похоже на Дамблдора — обмениваться через третьи руки посланиями, истинный смысл которых понятен лишь конечному адресату. «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Интересно, Дамблдор со всеми играет в такие игры? Сейчас, как видно, настал мой черед…
***
На следующий день Гарри в лазарете навещала Белла. Вернувшись, рассказала, что к нему приходил аврор. Беседа продлилась всего минут десять: страж порядка выслушал урезанную версию случившегося, лишних вопросов задавать не стал, дал Гарри подписать протокол и убрался восвояси.
Зато сам Гарри был в подавленном настроении. Он не жаловался, но Белла, конечно, догадалась, что причина — в моем вчерашнем визите. Дома она вытянула из меня всю правду и пришла в ярость.
— Я всегда знала, что ты псих! Давно надо было с тобой развестись и забрать ребенка, но сейчас не время, раз творятся такие дела… Учти: я тебя терплю, только пока от тебя есть прок! А еще я намерена сказать Гарри, кто он такой, чтобы больше не было недоразумений!
Насчет последнего Белла была тверда, как алмаз, и у меня ушло полдня, чтобы убедить ее не делать поспешных шагов. Гарри всего одиннадцать лет, он совершенно не готов к такому знанию…
— Ладно, — сдалась она наконец. — Но мы обязаны как можно больше рассказывать ему о Лорде. Он должен знать, как надлежит себя вести… А первым делом надо отвадить его от Уизли! Нельзя позволять, чтобы Гарри унижал себя такой дружбой!
А ведь она еще не знает о грязнокровке… Я подумал, что пока не стоит ей сообщать.
Хуже всего было то, что примирение откладывалось. Гарри уже выписали из лазарета, и теперь доступ в школу был для нас закрыт. Оставалось ждать, пока Гарри вернется домой.
Хогвартс-экспресс должен был прибыть в Лондон пятнадцатого июня. За два дня до этого прилетела сова с письмом от моей матери:
Вам всем пришлось нелегко в последнее время, и я подумала: почему бы не погостить немного у нас, чтобы развеяться? Мы будем очень рады видеть тебя, и Гарри, и, конечно, Беллу…
Последнее мама, должно быть, приписала, скрепя сердце. В моей семье будут рады видеть Беллу, только если выяснится, что она уезжает до конца своих дней в Антарктиду. Но не пригласить ее было бы невежливо, да и мы тогда не поехали бы.
Откуда взялась сама идея, было ясно, как день. Гарри, наверное, проболтался Ральфу о нашей ссоре, тот написал домой, а уж мама, видно, решила вмешаться, чтобы не вышло хуже. Ей, как никому другому, было известно о моем блестящем «умении» идти навстречу этому ребенку…
Белла встретила идею без восторга, но все же согласилась отправиться в Седжтон-парк. Я сам не знал, почему так ее уговариваю. Было лишь смутное ощущение, что мне сейчас очень нужно в Седжтон, хотя я представления не имел, зачем.
Весь день пятнадцатого июня я провел в конторе заказчика, обсуждая систему безопасности на фабрике летучего пороха. На платформу 9 и 3/4 аппарировал, когда уже объявили о прибытии поезда. Было около восьми вечера, и хотя небо оставалось ясным, от перекрытий тянулись длинные тени. На перроне было людно, родители учеников бродили туда-сюда, останавливались, переговаривались. Беллу было видно в толпе издалека. Верная себе, она решила, что лучшим нарядом для встречи ребенка из школы будет блузка с длинными рукавами (чтобы прикрыть метку на левой руке), зато с огромным вырезом, а к ней в придачу широкая юбка и туфли на высоченном каблуке. В таком костюме Белла была похожа на цыганку. Динки, державшая саквояж с вещами и три метлы, взирала на хозяйку с осуждением. Зато проходившие мимо мужчины заинтересованно оглядывались.
— Ты еще позже не мог явиться? — рыкнула Белла вместо приветствия.
Подъезжая к платформе, экспресс дал высокий гудок. Еще пара минут — и состав с шипением остановился, а двери купе стали распахиваться одна за другой. Вокруг суетились люди, орали совы, трещали колесики чемоданов.
Мы никуда не пошли, а так и остались стоять в начале платформы. Вскоре я увидел Ральфа.
— Добрый вечер, — бросил запыхавшийся племянник и на минуту застыл, глядя на Беллу. Потом потряс головой, словно просыпаясь. — Бабушка написала, что вы аппарируете к нам. Это правда?
— Да, — кивнул я. — Только не аппарируем, а полетим. Мы захватили для тебя метлу.
— Хорошо, — рассеянно ответил Ральф. Взгляд его, словно магнитом, притягивался к декольте Беллы.
Можно было, конечно, и аппарировать, но Гарри плохо переносил аппарацию. А лететь до Седжтона всего каких-то восемьдесят миль, если по прямой. За час доберемся… Вдобавок я предполагал, что перелет поднимет Гарри настроение, и это облегчит мне задачу.
Сам Гарри появился минут через пятнадцать, когда народу вокруг почти не осталось. Он шел в компании Уизли и Грейнджер; сзади грохотала зачарованная тележка, на которой высилась гора чемоданов, увенчанная аккуратно упакованной метлой и клеткой с Хедвиг.
Гарри смеялся и о чем-то разговаривал с Роном, но едва заметил нас, как улыбка погасла.
Белла кинулась его обнимать. Гарри посмотрел на меня и произнес: «Добрый вечер, сэр», — таким ледяным голосом, что и айсберг бы заморозило. Церемонно тронул губами мою протянутую руку и тут же отвернулся.
Рон пялился на нас с ужасом, Гермиона — настороженно, но, в отличие от Уизли, она хоть догадалась поздороваться.
— Мама, это мои друзья, — представил их Гарри. — Рон и Гермиона.
Ну да, я-то с ними уже знаком, да и вообще меня здесь нет.
— Я очень рада, — сказала Белла, неласково глядя на Рона. На Гермиону она, к счастью, не обратила внимания, как и тогда в лазарете.
— Ну, мы пойдем? — неуверенно спросил младший Уизли.
— Постой, — остановил я его и сказал, обращаясь к обоим детям: — Я хотел поблагодарить вас за то, что вы были с нашим сыном в подземелье. Без вас он бы не справился.
Белла поджала губы и промолчала. Гермиона покраснела, Рон уставился на асфальт у себя под ногами. Гарри холодно глянул на меня и опять отвернулся.
— Ронни! — пронзительно позвал кто-то у нас за спиной. Я оглянулся и увидел толстуху в зеленой юбке и видавшей виды кофте болотного цвета. Мне потребовалось минуты две, чтобы узнать бывшую однокурсницу.
— Привет, Молли…
Молли Уизли остановилась так резко, словно ее толкнули. Растерянно захлопала глазами, кое-как поздоровалась и тут же схватила сына за руку: