16
Массовые аресты, или, выражаясь официальным языком, — массовые операции, которые всегда, а сейчас особенно, заботили Малкина, были для личного состава городского отдела НКВД делом привычным и проведение их особого труда не составляло. Списки лиц, подлежащих аресту, готовились заранее, уточнялись и пополнялись походя. С УНКВД согласовывались формально, нередко после того, когда аресты уже были произведены. Главное было не кого арестовать, а сколько арестовать, поэтому конкретная фамилия значения не имела. Включались в эти списки все, против кого имелись хоть какие-то сведения о неблагонадежности. Поставлялись эти сведения из самых разных источников. Ими служили данные паспортных подразделений милиции — это для тех, кто подлежал аресту по национальным признакам, анонимные доносы, критические публикации в печати, приказы руководителей ведомств о наказании за различные производственные упущения, критические выступления стахановцев на собраниях и митингах, решения руководящих органов партийных организаций, данные органов госбезопасности других регионов страны, да мало ли откуда еще могла поступить информация о вражеских вылазках того или иного гражданина. Управляться с такой категорией арестованных было несложно: выпустил брак на производстве — вредитель; не выполнил в срок установленный объем работы — саботажник; рассказал острый анекдот, похвалил иностранную вещь, сострил по поводу «добровольно-принудительной» подписки на очередной государственный заем — провел антисоветскую пропаганду.
В начале года Малкин внедрил в деятельность отдела хорошо зарекомендовавший себя в Москве опыт альбомной системы арестов. Заключалась она в том, что жители города, в том числе и те, чье, время проживания в городе было ограничено, вписывались в специальный альбом, куда вносились сведения о их национальных, социальных и политических признаках. Получалось прекрасное подспорье при составлении списков на арест. Поступила, скажем, из НКВД команда провести операцию по грекам — в альбоме все они, как на ладони. Выбирай понравившиеся фамилии, включай в списки и действуй. Нужны бывшие белогвардейцы — пожалуйста, нужны бывшие кулаки — так вот они, голубчики, сколько угодно! Не важно, что бывшие и что в органах материалов об их преступной деятельности не имеется. Был бы человек, а статья для него в советском Уголовном кодексе найдется. Брали, как любил выражаться Николай Иванович Ежов, «на раскол». Следствие «нажимало» на арестованного и «выжимало» из него показания, которые потом ложились в основу обвинения, а следовательно, и приговора. Это в отношении тех, кому «счастливилось» пройти через суд. Судьбу большинства арестованных решали внесудебные органы — «двойки» и «тройки» — внебрачные детища ВКП(б) и НКВД. В день эти органы могли «пропустить» от семисот до девятисот человек.
Выжать нужные показания из арестованного не представляло труда. Достаточно было применить к нему меры физического воздействия. На этот счет имелось прямое указание наркома внутренних дел, согласованное с ЦК ВКП(б). «Следствие не должно вестись в лайковых перчатках», — поучал службу госбезопасности секретарь ЦК ВКП(б), он же председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), он же будущий народный комиссар внутренних дел Ежов, и рекомендовал не церемониться с подследственными.
В 1936 году, когда по настоянию Ежова, и, в соответствии с директивой НКВД СССР проводилась жесткая кампания по ликвидации так называемого троцкистско-зиновьевского контрреволюционного подполья, перед органами госбезопасности ставилась задача не только вскрытия контрреволюционных формирований, их организационных связей и изъятия актива, но и усиления репрессий против исключенных из партии в процессе чистки бывших троцкистов и зиновьевцев. Решить эти задачи законным путем, не прибегая к фальсификации и пыткам, без риска самому быть «пропущенным через мясорубку», было практически невозможно. Поэтому методы незаконного ведения следствия при поощрительном согласии Центра использовались широко и повсеместно. Начиная с 1937 года ЦК ВКП(б) «узаконил» применение мер физического воздействия к подследственным, установив, таким образом, беспредел органов госбезопасности и расчистив путь для массовых фабрикаций уголовных дел и осуждения невиновных.
Революционная законность, о которой так много говорили большевики, основанная на правосознании тех, кому власть имущие доверяли судилища, — это всегда беззаконие. Но когда над правосознанием низших слоев вершителей судеб довлеет еще и правосознание верхних, для которых репрессии — способ самовыражения, — правовая незащищенность от произвола каждого человека в отдельности становится полной.