— Слушал твое выступление на партактиве. Молодец. Но кое в чем — с тобой не согласен.
Невидящие глаза Островского уставились на Малкина. Губы, недавно растянутые в доброжелательной улыбке, плотно сжались.
— Например?
— Ты утверждаешь, что в период борьбы и трудностей всегда найдутся люди с мелкой заячьей душонкой, неспособные к борьбе, что они бестолково путаются под ногами, мешая наступлению, и потому-де их нужно отметать в сторону.
— В чем я не прав?
— В том, что проявляешь излишнюю враждебность к слабым. Не каждому дано, как нам с тобой, стоять на острие борьбы. Поэтому к слабым нужно быть снисходительней. Не отметать, а увлекать за собой, переделывать, обращать в свою веру.
Говорил Малкин менторским тоном, проповедуя правила, которых сам никогда не придерживался.
— Другое дело, когда они умышленно путаются под ногами, чтобы тормозить движение. Тут я с тобой на все сто согласен. Это враги, которых надо уничтожать. А те, что жмутся на обочине, — наши. Разве твоя книга не для них? По-моему, им прежде всего нужен Островский с его героическим Павкой Корчагиным и огромная армия политпропа…
— Значит, ты предлагаешь всех трусов и паникеров, сброшенных революцией в помойную яму истории, вытаскивать за шкирку, слизывать с них мерзость и усаживать за общий стол?
— Среди них много чудных земледельцев, строителей, инженеров — людей мирных профессий. Пусть делают то, что, умеют. Социализм только штыком не построить.
— Ты рассуждаешь, Иван, как недобитая контра! — высокий выпуклый лоб Островского покрылся влажным бисером, худое лицо еще более заострилось. — Если силами агитпропа так легко переделать заблудших, то зачем ты каждый день таскаешь их в свою каталажку?
— Я, Коля, таскаю и уничтожаю агентов классового врага. Трусов и паникеров оставляю вам — инженерам человеческих душ: перековывайте их сознание, делайте из них героев трудовых буден. За это вашего брата ценит партия и создает вам условия для плодотворной работы, Кстати, тебя недавно слушали на Бюро… Ты доволен принятым решением?
— Мне пообещали помочь архивными материалами к моей новой книге. Организуют много встреч с прекрасными людьми — участниками тех событий. Недостает только здоровья… Здоровье предает, будь оно трижды проклято… Жаль, что ни горком, ни горсовет, ни, тем более, товарищ Малкин вернуть его мне не могут.
Малкину стало жаль Николая и он решил повернуть беседу в мирное русло.
— Читал в «Курортной газете» отрывки из твоего нового романа. Он, кажется, обещает быть лучше первого?
— «КЗС» — проба пера. К тому же одиннадцать редакторов, которые приложили к нему руку, изрядно его попортили. «Рожденные бурей» — политический роман. Ему сейчас отдаю душу и весь опыт, что приобрел при написании «КЗС». Но пишется трудней.
— Почему? — удивился Малкин.
— Нужна глубокая и правильная разработка, а для этого очень важно иметь архивные документы эпохи гражданской войны. Где их брать? Надо ехать в Москву.
— Могу рекомендовать живых людей. В санаториях НКВД и СНК отдыхает немало тех, кто прошел через пламя Украины и Польши. У каждого наверняка сохранились такие материалы, каких ни в одном архиве не сыщешь.
— За это я был бы тебе очень благодарен.
— Было бы неплохо, если бы ты написал книгу о чекистах.
— До конца года закончу первую часть «Рожденных бурей». Затем по просьбе Детгиза засяду за «Детство Павки Корчагина» — буду писать его параллельно с «Рожденными бурей». А дальше… Врачи убеждены, что я скоро уйду в «бессрочный отпуск». Возможно. Только пять лет назад они говорили то же самое, а я… Я ведь упрямый, как любой истинный хохол: прожил эти пять и собираюсь держаться еще не менее трех.
— Да, хохлячьего они в тебе не разглядели…
— Не учли качества материала. Это бывает.
— Ладно, Николай. Рад был увидеть тебя в относительном здравии, — Малкин положил ладонь на худую жилистую руку Островского. — В тебе еще столько энергии, что наверняка еще осилишь книгу о чекистах. Это мое тебе боевое задание, Николай. В «бессрочный отпуск» не пойдешь, пока не выполнишь его. Не пущу.
Островский засмеялся:
— Значит, проживу еще долго.
— Проживешь, проживешь! Если не будешь хандрить. Говорят, что иногда психуешь?
— Враки все это. Я не из тех безумцев, что уходят из жизни по собственной воле. Впрочем… да… психую, когда мне бьют окна в отместку за то, что продолжаю борьбу… Или когда поселяют на верхний этаж пьянчуг, которые резвятся ночи напролет.