— С размахом провести, — вскочил он с места и стремительно стал вышагивать по кабинету. — Провести так, чтобы запомнилась нынешнему поколению краснодарцев на всю жизнь. Поручить редакции краевой газеты осветить это событие так, чтоб и десятое поколение могло почувствовать пафос нашей борьбы за новую жизнь.
Научиться отрываться от мелочной повседневной суеты и возвышаться над ней, овладеть искусством размышлять о великом и важном, стоя обеими ногами в клоаке безумной действительности, заставить подчинять свою волю сиюминутным интересам инстанций, как бы ни противоречили они его собственным взглядам, и создавать при этом условия для стремительного рывка вперед и выше через любые заслоны — такие задачи поставил перед собой Малкин, приступив к исполнению обязанностей в новой должности. Жизнь не очень баловала его приятными сюрпризами, но нет-нет, да и взмывала круто вверх, принося удовлетворение, укрепляя веру в высокое предназначение и разжигая честолюбивые мечтания-надежды. Всякое продвижение по службе он воспринимал как должное, считая, что всей своей жизнью заслужил большее. Не важно, что не кончал он университетов, а политграмоту постигал в кровавых схватках с контрреволюцией. Он умел донести до красноармейцев слово партии, повести их за собой.
Потому в гражданскую и в политруках ходил, и комиссарил, и чекистский долг выполнял, соизмеряя свои действия с необходимостью. Когда-то должность начальника УНКВД казалась ему недосягаемой, но когда назначение состоялось, он вдруг поймал себя на мысли, что иного, решения ни Евдокимов, ни Ежов придумать просто не могли, потому что это была его должность. И все же некоторое время он носил в душе чувство благодарности обоим: должность хоть и «его», но оказаться на ней мог кто угодно.
Понимал Малкин, что ношу взвалил на себя тяжкую, но верил, что выдюжит, не сорвется и не разделит участь тех своих бывших сослуживцев, для которых 1937 год стал последним годом их жизни. А таких оказалось немало: то и дело из достоверных источников поступала информация об арестах некогда преуспевавших работников госбезопасности, от которых и не пахло предательством. Но у беззакония своя логика не подвластная здравому смыслу и, может быть, именно поэтому оно так живуче и неистребимо. Были и у него минуты отчаяния, когда после очередной серии арестов бывших коллег мучительное и не до конца осознанное чувство обреченности мутило рассудок. Усилием воли он загонял его внутрь, приказывая себе не расслабляться и не паниковать, памятуя о том, что назад брода нет. На какое-то время удавалось обрести спокойствие и он» продолжал жить по схеме, выработанной для него существующей системой. Однако понимание того, что, реализуя неписаные законы структур, развязавших в стране массовый террор, он служит неправому делу, что за очевидное беззаконие рано или поздно придется отвечать вновь и вновь приводило его в отчаяние. «Но отступать-то некуда, — успокаивал он себя, — не-ку-да! Значит, надо рваться вперед, только вперед! В этом спасение!» И он шел, нахраписто работая локтями и безжалостно подминая под себя чужие судьбы.
35
Двухэтажный особняк на углу улиц Пролетарской и Красноармейской чекисты обживали со времен гражданской войны. За годы советской власти оно было полностью приспособлено для осуществления карательных функций. В надежных подвалах разместились и вместительные камеры для арестованных, и одиночные камеры для приговоренных к высшей мере социальной защиты — смертной казни. Здесь, же размещалась пыточная. В ней следователи госбезопасности отводили душу, выбивая из арестованных признательные показания. Была и печально известная камера с «косой» дверью, в которой приводились в исполнение приговоры о высшей мере наказания. Нередко, правда, использовалась она и для имитации расстрела, когда нужно было выбить показания у наиболее несговорчивых узников.
Отсюда, из этого здания, в 1933 году Малкин, тогда лишь заместитель начальника Кубанского оперативного сектора ОГПУ, счастливо стартовал в город Сочи на престижную должность главного хранителя покоя многочисленной большевистской знати. Возвратившись в Краснодар в новом качестве, Малкин разместил в этом здании свою резиденцию.
В условиях «обострения классовой борьбы», вызванной «упрочением позиций социализма», «усилением роли партии в жизни общества» и «приближения руководящих органов к низовой, оперативной, конкретной работе», штаты «вооруженного отряда партии» в краевом аппарате возросли настолько, что разместить их в уютном особняке оказалось практически невозможно. Пришлось позаботиться о дополнительной площади. Для оперативно-следственной части Управления Малкин облюбовал добротное здание бывшего Екатеринодарского окружного суда, расположенного в самом начале улицы Красной. В советское время до образования Краснодарского края в нем размещалась Адыгейская больница, но Малкин оценил достоинства этого здания еще в 1920 году: после изгнания из Екатеринодара Добровольческой армии в нем размещались Кубано-Черноморский ревком, штаб 9-й армии, Ревтрибунал и Малкин со своим Особым отделом. Мощные подвалы здания были успешно использованы им тогда для содержания «контрреволюционного отребья». О них-то и вспомнил Малкин, когда оказался перед проблемой выбора места для размещения главной службы УГБ. Когда он, довольный находкой, появился у Кравцова, тот неожиданно заартачился и предложил поискать что-нибудь поскромнее и поближе к зданию УНКВД, чтобы не возникало проблем с конвоированием арестованных. Малкин возмутился: