— А ты мог бы быть генералом? — однажды спросил Дима.
— Мог бы, — ответил отец.
— А что ты делаешь на работе? — допытывался Дима.
— Разное, — отвечал отец.
Так он и разменивался всю жизнь. Его трудовая деятельность говорила, что он не мог быть никем иным, кроме как начальником. В самом деле, он производил впечатление, мог заговорить и заговаривал больших и малых руководителей, в чем-то явно превосходил их. Как было не поверить такому рослому, породистому, везде побывавшему и все видевшему человеку? Всегда находились какие-то справки, какие-то серьезные документы, оправдывавшие очередную смену места жительства и работы. Его сначала везде хвалили, не проходило и месяца, как семья въезжала в одну из лучших местных квартир. Однако скоро все наскучивало ему.
— Ничего нигде нельзя сделать, — говорил он.
— А что можно? — спрашивал Дима.
— Многое, — отвечал отец.
Он не любил высших руководителей.
— Подлец, — говорил он об одном, самом первом…
— Кастрат, — говорил о другом…
— Паразита кусок, — говорил о третьем…
— Болтун и позер, — называл четвертого.
Но многими большими руководителями он восхищался.
— А ты фанатик, — говорил он Диме.
Но все это было много позже, а пока, возвращаясь в училище, Дима был рад, что учился там. На какой-то миг вполне возможной показалась жизнь, при которой ничто уже не связывало его с родными. Только на миг представилось это, а он уже знал: ничего не может быть хуже. Он чувствовал, что жил одновременно как бы двумя жизнями — той, что проходила в училище, и той, что оказывалась дома. Он и сам состоял как бы из двух Покориных, странно совмещенных в одном человеке. Двойной, странно совмещенной, представлялась ему и родина. Одна родина была вся страна, чьим телом, руками, ногами он иногда ощущал себя, был счастлив, но настораживался, если враги угрожали ей. Другая родина была та, где находились родители, сестры, брат и другие такие же люди, среди которых он чувствовал себя только самим собой и никем больше. В одной родине, чьими просторами, растущим могуществом и богатством, чьими достижениями он гордился, все были равны и счастливы, все являлись хозяевами своей судьбы, и всех ожидало необыкновенное будущее. В другой родине жилось несравнимо труднее. В одной родине его товарищи и он были окружены заботой и вниманием, в другой родине люди сами заботились о себе и не рассчитывали на помощь со стороны. В одной родине ему принадлежали все города и села, заводы и фабрики, в другой родине у него не находилось ни своего города или поселка, пи своей реки или озера, даже столица страны, где жили Годоваловы, Попенченко и вернувшиеся с Дальнего Востока Гривневы, принадлежала будто только им и совсем не принадлежала ему.
Глава шестая
Где он? Дима ничего не узнавал. Пол и стены фойе вздрагивали. Медные тарелки духового оркестра оглушительно гремели над самой головой. Всюду в стремительной круговерти двигались манекены. Одни в черных мундирах при поясах с начищенными бляхами и вертикальными рядами блестящих пуговиц, в черных брюках клешах с лампасами и в черных ботинках. Волосы коротко подстрижены, затылки круты, молодые лица тверды и красивы. Другие — в платьях, кофточках и юбках, в туфлях на высоких каблуках. Подпрыгивали оформившиеся груди, стройно вырисовывались икры ног и крутые бедра, круглились ягодицы. Диме казалось, что он находится в каком-то незнакомом месте. А ведь только что он со всеми вместе шел по коридорам мимо классов и кабинетов, привычно ощущая в товарищах себе подобных.
Вот один манекен, галантно поднимая руку другого за кончики пальцев, повернулся и оказался некрасивым, черноватым Солнцевым с острым оттопыренным носиком на вогнутом лице. Прокружил мимо образцовый Руднев. Третий манекен был повернут к Диме затылком с белой полоской кожи под высоко и будто под линейку подбритыми волосами. По этому затылку и полоске кожи Дима узнал Брежнева. За ним появилась суженная в висках голова, тугие щеки с твердыми ямочками, напряженней подбородок и колонна шеи в вороте мундира — Попенченко. Быстро переступая крупными громоздкими ногами, он старательно вел свою пару. Мелькнул и тут же исчез Хватов. На миг дольше продержался Уткин. Еще дольше маячила возвышавшаяся как поплавок маленькая голова Зигзагова. Тут же танцевал и совсем непохожий на манекен сибиряк Кедров.
Но что это? Диме показалось, что танцевали все ребята. Догадка, однако, так и осталась неосознанной, оборвалась вместе с музыкой. Все смешалось. С возбужденными, искательными, сосредоточенными лицами манекены пробирались куда-то сквозь образовавшуюся толпу. Какое-то время Дима снова ничего не узнавал. Но вот мелькнуло знакомое. Скользивший по фойе взгляд вернулся к девушке со светлым понятливым лицом в простой белой кофточке, с простыми коротко спадавшими волосами. Заинтересованно поглядывая на собравшихся, она как своему что-то говорила… Брежневу. Отвечая ей, тот серьезно улыбался и поглядывал туда же.