«Так они с тех пор и встречаются», — понял Дима.
Мысль, что не только Брежнев, Руднев, Кедров, но все были с девушками, еще только витала где-то, но уже обеспокоила его.
«А вот и наши», — подумал он.
Группа ребят его взвода объединенно стояла рядом с рослой, худой девушкой с необычно ярким румянцем на длинных щеках. Он разглядел что-то похожее на жилет, чрезвычайной белизны оборчатую блузку и просвечивающий сквозь нее плоский лифчик. Девушка казалась стерильно чистой и вся светилась. Что-то там говорили и с превосходством поглядывали по сторонам Руднев и Высотин.
Когда звон медных тарелок снова оглушил Диму, привлек внимание Витус. Побледнев, он остановился перед стенкой девушек, кому-то, крупно кивнув, протянул руку. Девушка оказалась на голову выше его, но он уверенно обхватил ее за талию и повел. Последними, кого Дима увидел прежде, чем все завертелось, оказались те же Руднев и Высотин, приглашавшие девушку с румянцем на длинных щеках.
Только сейчас до него со всей очевидностью дошло, что танцевали не какие-то манекены, а его товарищи с его ровесницами. Все были с девушками, один он… Но ни с этой так задорно танцевавшей девушкой с откровенно возбужденным лицом, с чуть подпрыгивавшей грудью, со стройными удивительно подвижными ногами в туфлях на высоких каблуках, ни с другой, стоявшей рядом с ним девушкой с крупным, почти материнским телом, с крупными чертами полного лица, с приветливым взглядом, вообще ни с одной из девушек, с которыми танцевали ребята, он представить себя не мог. А он-то думал, что все у него шло нормально! Каким же наивным он оказался! Как же так получилось, что он отстал от ребят? Как вышло, что они незаметно ушли от него в уже начавшуюся для них взрослую жизнь? Неужели он такой неразвитый?
Оркестр гремел. Стены фойе дрожали. Долго стоять на одном месте и не танцевать становилось неудобно. Он переходил на другую сторону, но там его тоже замечали. И тогда он решился. Но что это? Девочки не видели его. Они воспринимали его рост, его фигуру, его лицо, его стройность и подтянутость, словом, видели в нем одного из суворовцев, но самого его не видели. Самое же странное оказалось то, что он тоже не мог разглядеть в них ничего, кроме роста, прически, фигуры и скрытого любопытства. Нет, никакого интереса к девушкам он не испытывал. Следовало как-то слишком, до неузнаваемости измениться, чтобы этот интерес возник.
Он снова прошел с ребятами в городской сквер. Одновременно всюду зажглись фонари, и длинные тени врассыпную бросились от деревьев. Фонари зажглись вовремя, через несколько минут темнота съела бы остатки дневного света.
На аллее светил единственный фонарь, главный же свет шел от ярко освещенных центральных аллей. Когда девочки разбежались в стороны, чтобы затем, как обычно, снова сойтись, он решил не отставать от той, что уходила от него. Его рука сама взяла девочку за локоть и стала удерживать. Косясь на него и не останавливаясь, девочка, однако, не возмущалась. Это удивило его. Еще больше удивило то, что она не вспомнила о подругах и осталась с ним. По тому, что она, зорко взглянув на него, не убрала руку, легшую ей на спину, он понял, что оба они хотели одного: она — гулять с каким-нибудь мальчиком, он — гулять с какой-нибудь девочкой. Теперь они шли медленно. Он наконец разглядел ее. И разочаровался. Разочаровала не сама девочка, сама она, хотя все в ней было по-девичьи приподнято и гибко, как-то вдруг стала ни при чем, разочаровали ее старенький приталенный темный пиджачок, не одной стирки белая рубашка-кофточка, темная узкая юбка, под которой виднелись высокие круглые коленки, узко и коротко ступавшие ноги без чулок в стареньких туфлях с косо стершимися каблучками. Все выглядело бедным, все казалось одетым на голое тело, все, даже необычно густые волосы, по-женски прибранные и заколотые, явно нуждалось в уходе. Она так отличалась от светлых и нарядных девочек, с какими ходили его товарищи, что он уже жалел о своем отважном знакомстве.
— Не надо к огню, увидят! — убрав его руку, переместившуюся на плечи, вдруг зашептала девушка и решительно повлекла его в сторону от людной аллеи сквера.
— Ну и что? — спросил он.