Александр Казинцев
Вступление
— Мы куда идем? — не мог успокоиться он. — Ты не туда идешь!
Он твердо знал, что пройти сквозь стену нельзя, а мама вела его прямо на стену леса и вопреки тому, что было очевидно, уверяла его, что они шли на речку. Они уже подошли к стене и, конечно, должны были остановиться или обойти лес стороной, но деревья вдруг стали отделяться одно за другим и плыть по небу. Речка предстала перед ними вспышками белых и желтых качающихся огней совсем неожиданно: деревья вдруг кончились и появилась лужайка. Тихий покой окружил их. Как в провал светило здесь солнце. Его косые искристые лучи, видимые от самого диска, казались частью этого провала.
Слева река проблескивала в темной расселине леса. Из нее всюду что-то густо росло. Справа, где река сворачивала коленом, у зарослей, выступавших мыском, под серой пленкой тины, собиравшейся складками, накапливался лесной мусор. Совсем рядом частоколом тянулись к поверхности и все время как бы всплывали водоросли, а за ними по чистым разводам распластали темно-зеленые листья белые и желтые лилии. Лилии поразили мальчика. Даже в тени леса на противоположном берегу они сияли своим собственным необыкновенно ярким светом.
Когда разделась, мама стала незнакомо крупной, круглой и белой. По деревянным ступенькам, что были здесь, она сошла в воду, сняла его с последней сухой ступеньки. Вода в реке была большая, без дна, и мама напрасно старалась научить его плавать. В страхе хватался он за ее круглые плечи, задевал коленками под водой ее скользкий живот.
— Я больше не буду, — обещала мама. — Не хватайся так, я же тебя держу.
Теперь, когда он надежно сидел на маминых руках, он уже сознательно боялся реки. Пугала собиравшаяся складками тинка. Пугала разверзавшаяся под ним вода. Пугало все, что так густо росло из самой глубины. Ужаснее всего были всплывавшие и тянувшиеся будто к самому его существу водоросли.
Потом он сидел на лужайке. Мама сорвала ему лилию, а сама плавала, поднимая волны от берега до берега. На лужайке отовсюду шло тепло. Блестящие синие мухи со свистом рассекали воздух у самого носа. Жундел и возился в желтом махровом одуванчике шмель. Часто и внезапно останавливаясь, зависая над цветущим разнотравьем, летала по невидимой ломаной линии стрекоза. По воде сновали и везде вились какие-то другие насекомые. Он держал в руках лилию и чувствовал ее вес. Ее холодное свечение и длинный мокрый стебель напоминали ему о его недавнем страхе перед рекой.
Вдруг ему показалось, что мама и он были не одни. Кто-то чужой смотрел на лужайку и видел, как он, маленький, голый и, как мама, белый, сидел на полотенце, брошенном на траву. Он оглянулся, но никого, кроме себя и мамы, сидевшей на ступеньках спиной к солнцу, не увидел. Тот, кто смотрел на лужайку, находился, однако, совсем рядом и… держал в руках лилию. Происходило странное: э т о о н с а м в и д е л с е б я с о с т о р о н ы.
Часть первая
ОТКРЫТИЕ
Глава первая
Жизненное пространство Димы было ограничено большой комнатой с полатями, кухней, сенями и чуланом, занимавшими полдома, жердевой изгородью огорода слева и дорогой справа, что вела к мосту через реку и дальше в село на взгорье. Белый ствол березы, белая и розовая кашка, одуванчик, частокол крапивы у изгороди, каждая травинка, каждая неровность земли, по утрам наполнявшаяся тенью, — все здесь было знакомо ему. Он выводил из сеней трехколесный велосипед и, закрыв за ним дверь, ставил у крыльца. Велосипед походил на настоящую лошадь с головой и хвостом. Дима садился в седло и объезжал свои владения. Из лошади велосипед превращался в машину, и было приятно делать вид, что она никак не могла преодолеть глубокую ямку или крутой бугорок, и знать, что она сделает это по первому его желанию.
Запретным местом был луг за березой. Там вровень с травяными берегами ползла бесконечно длинным белесым телом река и можно было утонуть. Это было все равно что провалиться в бездонную яму, в ее замкнутую глубину, оттуда нельзя было вернуться к маме, к себе домой.
Иногда к нему заглядывали девочка и мальчик. В выцветшем как занавеска платье, босиком, девочка высоко поднимала острые коленки, будто ступала по воде. С подстриженным под гребенку шаром русой головы круглый и низенький мальчик никогда не смеялся. Он появлялся всегда неожиданно и звал то к глубокой яме с норой, то к другому таинственному месту, а то и в опасное путешествие за два-три дома.