Внушали уважение и почтительность само главное здание и обширная территория училища — городок в зелени и асфальте, окруженный белыми стенами и одноэтажными строениями всевозможных служб.
В первое время здесь нередко можно было увидеть группу новичков и среди них старшего суворовца. Старожил рассказывал, новые жители слушали и задавали вопросы. Им было приятно находиться рядом с умудренным необыкновенной суворовской жизнью старшим товарищем и сознавать себя причастными к этой жизни. Такой группой у перекрестка аллей и гипсового в рост изваяния Сталина держались Высотин, Тихвин и Хватов. Как леденец посасывая кончик розового языка, прилежно внимал рассказчику Тихвин. Со значением смотрел в точку перед собой Хватов. Но выделялся, как бы главным слушателем был Высотин. Он бросал горделивые взгляды на сверстников, что, не смея подойти к группе, наблюдали за нею издали, и как бы говорил им: «Смотрите, с нами уже разговаривают, нас уже принимают за своих старшие ребята!»
Новости расходились быстро. Скоро все знали, что услышала от старшего суворовца и эта группа ребят.
После зарядки, умывания и одевания, приведения в порядок кроватей и утреннего осмотра строем шли на завтрак, строем же отправлялись в классы. Занятия продолжались до обеда. Потом наступал мертвый час, затем полтора часа свободного времени, самоподготовка и снова столовая. Необыкновенно вкусны оказались узбекский и бухарский плов, утолял жажду всегда охлажденный компот из сухих и свежих фруктов. После ужина продолжалась самоподготовка. Весь день звучали команды: «Становись! Равняйсь! Смирно! Налево! Направо! Шагом марш!» Слышали: «Здравствуйте, товарищи воспитанники!» Отвечали: «Здравия желаем, товарищ преподаватель, лейтенант, старший лейтенант, майор!» День заканчивался вечерней поверкой и прогулкой. Последней звучала команда «Отбой!».
Так все шесть рот.
Так каждый день.
Командир первого взвода лейтенант Чуткий оказался бывшим суворовцем. Худощавый, прямой, ничего лишнего, невоенного, гимнастерка и брюки как бы натянуты, все металлические части и высокие узкие сапоги блестели. Его побаивались. Острое как нож лицо и пристальный взгляд Чуткого не сулили поблажек. Любопытные взгляды по сторонам решительно пресекались им. Никто там старался не отвлекаться. Взвод всегда как один человек смотрел на командира и возмущался теми, кто мешкался. Своим помощником Чуткий назначил Брежнева.
Командир второго взвода лейтенант Пупок был низкоросл, коротконог, но широк, кругл и крепок. Как и Чуткий, он был затянут в ремень и портупею, все металлические части на нем и развернутые носками в стороны сапоги блестели. Туловище его держалось неподвижно и напоминало бронзовый бюст. Крупная, с удлиненным затылком, коротко подстриженная голова была как бы запрокинута, подбородок поднят едва ли ни до уровня носа, а бронзовые, чуть навыкате глаза видели не только то, что находилось перед ним, но и собственное лицо.
Сверху вниз смотрел он на воспитанников взвода, смотрел не мигая, обещал суровые наказания:
— Будешь стоять здесь до обеда! И ночью, и завтра, сколько скажу! Кругом! Кругом! Стой и не шевелись!
Его сначала тоже побаивались. И недоумевали, как можно стоять весь день и даже ночью. Никто, однако, за редким исключением, не простаивал и нескольких минут.
Своим помощником Пупок назначил Светланова. Даже остриженный, тот был черен, особенно черны были брови, черными же казались и синие глаза, смотревшие на каждого открыто и заинтересованно как на единомышленника. Дима запомнил его еще в первый день. Запомнил потому, что тот как ни в чем не бывало приходил в чужой взвод учиться правильно подшивать подворотничок, внимательно рассматривал подворотничок Хватова, а затем, подшив свой, приходил показывать его. Потом он смотрел на подворотнички ребят своего взвода и что-то все объяснял им и показывал.
В третьем и четвертом взводах офицеров не было. Сначала свой офицер появился в четвертом. Капитан Федоренко был красив, но красив странно, одной головой, рамкой вьющихся ухоженных волос и красными пухлыми губами. Ходил он приземисто и ватно, но это замечалось сбоку или со спины, спереди же его приземистость и ватность не показывались, не замечались они и тогда, когда он демонстрировал воспитанникам строевой шаг. Голову командир держал прямо, но видно было, что именно держал, всегда помнил, что выглядел привлекательно, если на него смотрели спереди. Таким он нравился себе и потому всегда поворачивался лицом к смотревшим. Иногда что-то во рту мешало ему. Смыкая и выпячивая красные напухлости, он, как женщина, красящая губы, несколько раз открывал рот, потом складывал еще больше напухавшие и красневшие губы в приятное ему положение.