— У н а с с е й ч а с в о ж д и з м…
— Как вождизм? — не понял Дима.
— Ну, Сталин…
— Сталин? А что Сталин?
— Он будто один все делает. На него молятся.
Неужели отец против Сталина? Да как он смеет! Ведь против Сталина могут быть только враги. Что-то в Диме запротестовало и уже готово было вырваться, как отец, невольно опередив его, попросил:
— Ты только это там никому…
И все. Враг в отце исчез. И что-то кончилось. Обеднело. Увиделись большие сапоги отца. Из-под густых бровей маленькие глаза его смотрели как из норок. Может, в стране в самом деле что-то делалось не так? Конечно, он никому не скажет об этом. Да и что он мог сказать? Он узнал нечто странное, чего нельзя было ни подтвердить, ни опровергнуть. Но что-то все-таки было. Он и сам не однажды недоумевал, почему для того, чтобы все было нормально, простым людям обязательно следовало хвалить больших людей? Почему в его лучшей стране не могли сделать того, что уже давно умели делать в капиталистических странах? И почему, думал он, мы хвалим сами себя?
Да, письмо предназначалось не ему. Иначе зачем отец на целых двух страницах наказывал ему отлично учиться, слушаться офицеров-воспитателей и старших начальников, быть преданным делу Ленина — Сталина и готовым к защите родины. И ни слова о маме, сестрах и брате.
«Это он ради меня, — догадался Дима. — Чтобы обо мне думали хорошо».
«Знает», — думал он, когда Голубев, явно отыскивая кого-то, остановил на нем узнающий взгляд и больше уже ничего не искал.
Голубев хорошо относился к нему. Особенно после его победы нокаутом на ринге в клубе училища. В голосе Голубева проступило удивление, когда он говорил:
— Я не думал, что вы так умеете драться.
«Не знает», — решил Дима, поднимаясь из-за столика дневального перед прохаживавшимся по коридору командиром взвода, как и он, дежурившим по роте.
— Сидите, — разрешил Голубев.
Дима сидеть не стал. Чтобы не подниматься, он стоял.
«Знает!» — понял он вдруг, так переменился в лице Голубев, остановившийся в конце коридора у окна, и длительно, даже будто приблизившись, посмотрел на него стесненным взглядом.
— Ваш отец прислал мне письмо, — сказал он. — У вас очень хороший отец. Берите с него пример.
Глава пятая
— Внимание! — объявил командир взвода.
Еще не до всех дошел смысл объявления, а всегда ко всему готовый рослый, статный Руднев уже стоял на своем месте правофлангового. К нему тут же присоединились Высотин и Тихвин. Поглядывая на наметившийся строй, забеспокоился Попенченко. Он еще выжидал, когда Хватов, как всегда всем и никому в отдельности, сказал:
— А что, пригодится. — И стал в строй со значительным лицом.
— Надо, — сказал и Уткин.
Теперь Попенченко не сомневался, но держался напряженно и бдительно. Он всегда становился таким и даже немного пунцовел, если предстояло заниматься чем-то неизвестным, но необходимым и как-то показать себя.
Их собирались учить танцам. Помнились фильмы о нахимовцах, об офицерах, вообще о блестящих молодых людях, та непринужденность и легкость, какую придавало молодым людям умение танцевать. Перед ними тоже откроются двери в неведомый мир красивых девушек. В любом обществе им будет не стыдно появиться. Это было здорово. И смущало, что все они, больше половины взвода, оказалось, хотели нравиться, всем хотелось стать необыкновенными людьми.
В фойе у высоких окон их уже ждали Солнцев с гвардейским значком и медалью «За отвагу» и еще двое из четвертого взвода. Из первого взвода тоже было трое, очевидно самые достойные, во главе с неизменно серьезным Брежневым. Тот узнающе кивнул Уткину и Диме, многих же едва обвел взглядом. Последним подошел Зудов и сразу панибратски заулыбался смуглым, грязноватым на вид лицом. Как он и ожидал, учиться танцам собрались все самые видные в роте ребята.
— Будете докладывать, — сказал Голубев Солнцеву и предупредил всех: — Ведите себя как следует. Постройтесь.
Он оставил их и долго не возвращался. Солнцев уже дважды выглядывал в коридор, что вел в вестибюль. Другие тоже выглядывали.
— Идут! — сказал Хватов и быстро вернулся в строй.
— Тише, тише, — обращался к строю Солнцев, но его не слушали.
— Вы что! — возмутился Уткин. — Что они подумают о нас?
— Надо показать себя, — поддержал его Руднев, расправил плечи и вытянулся.